Война в Фивах - Нагиб Махфуз

— Как себя чувствует принцесса?

— Мой повелитель, ее поместили в отдельную каюту и принесли новую одежду. Ей предложили еду, но она отказалась прикоснуться к ней. Она разговаривала с солдатами с презрением и называла их рабами. Несмотря на это, к ней относятся так, как приказало ваше величество.

Царю стало не по себе, он тихо подошел к каюте принцессы. Гвардеец открыл дверь и закрыл ее после того, как царь вошел. Каюта была небольшой и уютной, ее освещала большая лампа, прикрепленная к потолку. Справа от входа на диване с роскошной обивкой сидела принцесса в простой льняной одежде. Она причесала волосы и заплела их в большую косу. Яхмос взглянул на принцессу, улыбнулся и обнаружил, что та смотрит на него с удивлением, точно не веря своим глазам. Она была смущена и полна недоверия. Фараон приветствовал ее, сказав:

— Добрый вечер, принцесса.

Аменридис ничего не ответила, но, услышав его голос, видно, еще больше смутилась, в ее взгляде мелькнуло сомнение. Юноша долго смотрел на нее влюбленными глазами и спросил:

— Вы нуждаетесь в чем-нибудь?

Принцесса пристально всматривалась в его лицо, перевела взгляд на его шлем, затем на доспехи и спросила:

— Кто ты?

— Меня зовут Яхмос. Я фараон Египта.

В ее взгляде появилось отвращение. Желая смутить принцессу еще больше, он снял шлем и поставил его на стол, твердя себе, что принцесса не поверит своим глазам. Он заметил, что она с недоверием смотрит на его курчавые волосы. Будто удивившись, Яхмос спросил:

— Почему вы смотрите на меня так, точно знаете человека, похожего на меня?

Принцесса не нашлась, что ответить, и промолчала. Ему хотелось услышать голос Аменридис, почувствовать ее нежность.

— Если бы я сказал, что меня зовут Исфинис, вы бы ответили мне? — спросил он.

Едва услышав это имя, она вскочила и воскликнула:

— Значит, ты Исфинис!

Он приблизился к принцессе, нежно взглянул на нее, взял ее за руку и сказал:

— Я Исфинис, принцесса Аменридис.

Она вырвала руку и прошептала:

— Ничего не понимаю.

Яхмос улыбнулся и нежно сказал:

— Разве имена имеют значение? Вчера меня звали Исфинисом, сегодня меня зовут Яхмосом, но я тот же человек с тем же сердцем.

— Как странно! Как можно утверждать, что ты и Исфинис одно и то же лицо? Ты был торговцем, продававшим безделушки и пигмеев, а теперь сражаешься в одежде царя.

— Что тут странного? Раньше я переодевался торговцем и вел разведку в Фивах, сегодня я возглавил свой народ в борьбе за освобождение Египта и возвращение украденного у меня трона.

Принцесса одарила его долгим взглядом, смысл которого он не понял. Яхмос пытался еще раз приблизиться к ней, но она жестом руки остановила его, ее лицо помрачнело, в глазах мелькнула жестокость и гордость. Яхмос почувствовал, как разочарование подавляет чувства, убивает соловьев, которые своим пением породили надежду в его груди. Принцесса резко сказала:

— Не приближайся ко мне!

Он с мольбой спросил:

— Разве вы не помните?..

Однако гнев, свойственная ее народу черта, уже завладел принцессой, и она не дала ему договорить.

— Я помню и никогда не забуду, что ты жалкий шпион.

Царь был потрясен этим ответом, его лицо исказила гримаса. Он спросил:

— Принцесса, вам ведомо, что вы говорите с царем?

— С каким царем, парень?

Гнев взял верх над Яхмосом, и он резко ответил:

— С фараоном Египта.

Принцесса ответили с презрением:

— В таком случае мой отец должен стать одним из твоих шпионов?

Гнев царя рос, гордость взяла верх над остальными чувствами. Он ответил:

— Ваш отец не годится в шпионы. Он незаконно захватил мой трон. Я окончательно сокрушил Апофиса и заставил его бежать через северные ворота Фив, бросив свою дочь. Она попала в плен к тем, с кем ее отец обращался жестоко. Я буду преследовать его во главе своих армий, пока он не найдет пристанище в пустынях, откуда вторгся в нашу долину. Разве вам это неизвестно? Что до меня, я законный царь этой долины, потому что происхожу из рода фараонов славных Фив и потому, что я полководец, который возвращает себе страну силой и умением.

Принцесса ответила холодно и насмешливо:

— Ты гордишься тем, что являешься царем народа, который отличается умением воевать с женщинами?

— Поразительно! Вы знаете, что обязаны этим египтянам своей жизнью? Вы оказались в их власти и, убив вас, они не нарушили бы правила, которые установил ваш отец, когда подставил женщин и детей под стрелы.

— Ты считаешь, что я ровня этим женщинам?

— Чем вы отличаетесь от них?

— Извини, царь. Не могу представить себя равной с твоими женщинами или свой народ равный твоему народу, если только хозяева не стали рабами. Тебе известно, что наша армия не испытала унижение от поражения, когда покидала Фивы. Наши воины презрительно говорили: «Наши рабы взбунтовались, мы вернемся и разберемся с ними».

Царь окончательно вышел из себя и крикнул:

— Кто хозяева и кто рабы? Вы ничего не понимаете, высокомерная девочка! Вы родились в этой долине, которая вдохновляет мужчин к славным и честным делам. Но если бы вы родились на сто лет раньше, то очутились бы среди бесплодных пустынь холодного севера, и никто бы не стал величать вас принцессой, а вашего отца царем. Ваши люди явились из тех пустынь, незаконно захватили нашу долину и превратили ее великих людей в своих рабов. Затем ваши люди по невежеству и высокомерию стали утверждать, будто они принцы, а мы крестьяне и рабы, что они белые, а мы смуглые. Сегодня справедливость восторжествовала, хозяева займут прежние места, а рабы снова станут рабами. Белый цвет кожи станет символом тех, кто бродит по холодным пустыням, а смуглый цвет кожи — символом хозяев Египта, которых облагородили лучи солнца. Такова бесспорная истина.

Сейчас гнев вспыхнул в груди принцессы, кровь прилила к ее лицу. Она презрительно ответила:

— Я знаю, мои праотцы пришли в Египет из северных пустыней, но как ты мог упустить из виду, что они были царями этих пустынь до того, как пришли сюда, и благодаря силе стали хозяевами этой долины? Они уже были хозяевами. Эти гордые и достойные люди не знали иного средства, как добиться цели, кроме меча. Мои люди не скрывались под одеждами торговцев с тем, чтобы напасть на тех, перед которыми только вчера падали ниц.

Царь смотрел на принцессу жестким и пронзительным взглядом и видел, что она одержима гордостью и жестокостью, которая никогда не смягчится и не уступит места страху. Властность и высокомерие, свойственные ее народу, завладели принцессой. Охваченный негодованием, царь испытывал горячее желание осадить и унизить Аменридис, особенно после того, как она оскорбила его чувства своей гордостью и высокомерием. Надменным, тихим голосом он сказал: