Тамерлан - Александр Сегень

И все общество, участвовавшее в празднике, гурьбой повалило на другой пир, пьяные спотыкались и падали, и таких было немало, причем некоторые, рухнув, уже не имели ни сил, ни желания подниматься и оставались лежать, будто павшие на поле брани.

Севин-бей улучила минуту, чтобы шепнуть Мухаммеду:

– А ты, красавчик тополек, позаботься о нашей юной пьянчужке. А не то она на всю орду разгласит, как сильно обожает тебя.

– Но я должен сопровождать послов, – озадаченно пробормотал Мухаммед. – Хорошо, я постараюсь успеть…

Пользуясь тем, что при выходе из сарапард, окружающих стан Севин-бей, создалось столпотворение, Мухаммед подхватил свою Зумрад за талию и потащил ее в сторонку, шепча:

– Чинара моя любимая! Опомнись, ты пьяна и слишком громко говоришь о нашей любви.

– Я хочу, чтобы весь мир знал о том, что мы лю…

Мухаммед захлопнул ее рот своей ладонью.

– Что это вы делаете, любезнейший Аль-Кааги? – спросил подвернувшийся рядом Борондой Мирза. – Уж не намереваетесь ли вы соблазнить юную жену хазрета?

– Она выпила лишнего… Никогда в жизни не пила вина, и вот… – забормотал в свое оправдание Мухаммед. – А управляющий гаремом куда-то запропастился.

– Ну-ну, – фыркнул весьма лукаво Борондой, подкручивая длинный ус и удаляясь вслед за пьяной толпой.

«С какой это стати он был на празднике у Севин-бей, а не у Тамерлана?» – мелькнуло в мыслях у Мухаммеда.

Мимо с печальным видом прошел азербайджанец Сулейманбек, которому две недели назад по приказу Тамерлана отрезали язык за клевету на мирзу Искендера. В пору было отрезать язычок и глупышке Зумрад, если бы только его можно было бы потом пришить на место. Она продолжала громко восклицать о своей любви к Мухаммеду. Весь покрывшись испариной, бедняга Аль-Кааги вдруг увидел небольшой шатер, внутри которого сидел старенький дедушка и курил кальян. Кажется, он приходился Севин-бей каким-то дальним родственником или духовным наставником. Впихнув в этот шатер свою Зумрад, Мухаммед обратился к старичку с просьбой присмотреть за нею, покуда он разыщет управляющего гаремом. К счастью, пьяненькая, едва Мухаммед уложил ее на ковры, стала засыпать, бормоча:

– Не уходи, милый… Тебе надо уйти?.. Возвращайся скорее.

Мухаммед выскочил из шатра и помчался со всех ног. Будь что будет, решил он, никакого иного выхода нет. Вот дурочка! И зачем надо было так напиваться, нося в душе столь опасную тайну! Оставалось только надеяться на чудо – либо Зумрад уснет и проснется трезвой, либо старенький дедушка никому ничего не разболтает.

Вся орда была охвачена грандиозным праздником, устраиваемым в честь приезда любимых военачальников Тамерлана – главнокомандующего всеми кушунами[88] Джеханшаха, героя индийского и румского походов Аллах-дада, отличника делийской битвы Шайха Мухаммеда Ику-Тимура, а также в честь свадьбы принца Искендера с угэдэйской княжной. Сей брак был гарантией того, что угэдэи обеспечат тылы и склады войску Тамерлана во время похода на Китай.

Когда Мухаммед явился на площадь перед великим шатром государя, там уже вовсю разносили жареную конину и баранину, многие были пьяны, но особого веселья не ощущалось, несмотря на изобилие всякого рода кызыков, ходульников и канатоходцев, скачущих по веревкам, натянутым над площадью от столба к столбу. Кроме того, бросалась в глаза огромная виселица, которую заканчивали устанавливать десятка три расторопных плотников. Выяснилось, что празднество омрачилось досадной оплошностью копейщика, не сумевшего поймать обручальное кольцо на острие своей пики. Все после этого начали шептаться, мол, это не предвещает не только удачного брака Искендера и княжны Баштык, но и удачного похода на Китай через Угэдэйский улус. Тамерлан, жутко пригорюнившись, решил развеять печаль особенным развлечением – повесить кое-кого. А вот кого – все пока что терялись в догадках.

Наконец Мухаммед разыскал своих подопечных испанцев. Слава Аллаху, никто не успел донести Тамерлану, что послы снова явились без сопровожатая, а не то еще, чего доброго, болтаться Мухаммеду на веревке под горячую руку!

– Что происходит, Мухаммед? – кинулись послы с расспросами. – Зачем эта виселица? Кого будут вешать?

– Не исключено, что меня, – улыбнулся Мухаммед, хотя вовсе не спешил отвергать такую возможность. Вдруг да кто-нибудь уже донес хазрету о связи Аль-Кааги с Зумрад? – Шучу! Я не знаю пока. И никто не знает. Поживем – увидим.

– Разве можно казнить во время праздника? – удивился магистр богословия дон Альфонсо, моргая испуганными пьяными глазками.

– У нас в Самарканде можно, – ответил Мухаммед. – Как изволит выражаться благородный дон Гонсалес – варварство.

– Послушай, М-мухам-мед, ик! – еле стоя на ногах, навалился на плечо дипломата личный писатель короля Энрике. – По-моему, я снова, ик! ее видел… Выколи мне глаза, чтобы она не попадалась мне, ик! на глаза…

– Он икает с тех самых пор, как мы сдвинулись с того праздника на этот, – пояснил дон Гомес. – А теперь ему еще вдобавок стала мерещиться его славянка.

– Пусть Гульяли и Дита не таращатся по сторонам, а получше приласкают своего господина, – сердито сказал Мухаммед, обращаясь по-чагатайски к наложницам, которые и впрямь совсем забыли о доне Гонсалесе в отличие от Гириджи и Афсанэ, ни на шаг не отходящих от дона Гомеса и дона Альфонсо.

Покинув ненадолго своих испанцев, Мухаммед решил протиснуться поближе к тому месту, где восседал сам Тамерлан, но это оказалось не так-то просто – дастархан был велик и тесен, теперь уже все внуки съехались кроме самого старшего, Пир-Мухаммеда, наместника Индии, и все военачальники, за исключением лишь Гийасаддин-Тархана, Али-Султана Таваджи да еще двух-трех. С трудом Мухаммед пробрался в такую точку, из которой худо-бедно был виден престол с восседающим на нем грозным правителем. Тамерлан был в ослепительном чекмене[89] из аксамита, в чалме, увенчанной изумрудом величиной с кулак ребенка и павлиньим пером. Даже издалека заметно было, что брови его хмуро сдвинуты.

Перед хазретом, приникнув лицом к земле, распластался какой-то важный сановник, тоже в очень нарядных одеждах. Он явно молил о пощаде. Но кто это, Мухаммед никак не мог рассмотреть.

– Мухаммед Аль-Кааги! Мухаммед Аль-Кааги! – услышал Мухаммед голоса, оглянулся и увидел, что его разыскивают.

– Он здесь! Он здесь! – закричали люди, находящиеся поблизости с ним.

Двое могучих нукеров быстро очутились подле Мухаммеда и схватили его под руки.

– В чем дело? – выпалил бедняга, ни жив ни мертв.

– Меч справедливости приказал доставить вас к нему, – отвечали нукеры.

Узнав о разгроме Тохтамыша и падении его столиц, вся Русь вострепетала, ожидая прихода Тамерлана в свои богатые владения. И причина для страха крепка была, ибо войско злодея не ослабло в битвах с противником, а только еще более закалилось, пополнилось хорошими перебежчиками и готово было идти на новые завоевания. Я сам слышал речи Тамерлановых витязей о том, что ни одна из завоеванных доселе стран не сравнится богатством с Русью. Хищные взоры разбойников алкали русского злата и серебра, тканей аксамитных, шкур бобровых сверкающих, мехов рысиных, беличьих, куньих, соболиных и горностаевых, коими Русская земля изобильно богата, а также лисицами и зайцами, несметными жеребцами, но главное – женами и девами, краше которых не сыщешь во всей вселенной.