Пепел и Дым. Я (не) вернусь - Алиса Ковалевская

промолчал. Нахохлился ещё сильнее. Подождав ещё с минуту, я встал.

– Ты куда? – тут же встрепенулся он.

– Вообще-то, когда ты позвонил, я собирался заказать что-нибудь поесть. Так что, если уж я приехал сюда, чтобы протирать штаны, сделаю это с пользой.

Оставив его переваривать услышанное, пошёл к кассам. Благо народа было не слишком много, и торчать в очереди за картошкой полжизни не пришлось. Молоденькая зеленоглазая кассирша застенчиво улыбнулась, поприветствовав меня. На вид ей было лет восемнадцать, не больше. Чем-то она напомнила мне…

Взгляд упал на бейджик. Жилы скрутило. Ангелина.

– Что будете заказывать? – Она смотрела с ожиданием, продолжая смущённо улыбаться.

Я едва не послал всё к чертям. Забрать своего пацана и убраться отсюда. Заказать домой большую пиццу и там всё выяснить.

Но пришлось пересилить себя. Пока озвучивал, что мне нужно, память резало криком «ты сам во всём виноват». Сам – не сам, неважно. Настоящего это не меняет. А в настоящем мой сын сидит в углу за крохотным столиком и ждёт, пока я вернусь. Позвонил он именно мне, а это что-то, да значит.

Поставив на столик пластмассовый треугольник с номером заказа, я сел на прежнее место. И снова Тимоха глянул на меня из-под бровей.

– Я всё знаю, – буркнул он себе под нос и потупился.

Что он знает? Первое, что подумалось, – он знает, что никакая его мать не Полина. Я одёрнул себя. Что за ерунда?! Присмотрелся к сыну. Это наше с ней, не его. Но у него тогда что приключилось?

– Я знаю, кто ты, – выдал он вдруг и, не успел я ничего сообразить, припечатал: – Ты мой папа, да?

Вот тут меня шибануло по-настоящему. Удар в солнечное сплетение был таким, что дыхание остановилось. Прямое попадание в пустые ворота. Под цепким взглядом девятилетнего пацана я чувствовал себя абсолютно обезоруженным. Этот парень и не думал ходить вокруг да около. Час назад представляя, как скажу ему, что я его отец, я думал, что потреплю пацана по волосам, крепко прижму. А по факту сидел истуканом и боролся с собственным дыханием.

– Тебе мать сказала?

Он мотнул головой.

– Сам догадался.

Неловкую паузу нарушила принёсшая целый поднос еды девушка. Поставила на стол между нами, забрала пластиковый треугольник. Только когда она ушла, я смог по-человечески выдохнуть. Провёл по волосам и глухо засмеялся.

– Ты чего?

– Да так… – Я всё-таки поднялся и, не обращая внимания на больную руку, поднял своего пацана.

Тяжёлый, засранец. Обхватил, прижал к себе.

– Я сам узнал недавно, Тим. А как узнал… Проклятье! – Засмеялся снова.

Поставил сына на пол. Рука разнылась чертовски. Присел перед ним на корточки.

– Надеюсь, ты не против иметь такого отца?

– Не против, – ответил он очень серьёзно.

На деле мне тоже весело отнюдь не было. Снизу вверх смотрел на сына и диву давался, до чего он похож на меня. Только как заполнить провал в десять лет? Вряд ли у кого-то есть готовый ответ.

– Предлагаю познакомиться, – протянул руку.

– Мы же уже знакомы.

– Значит, познакомимся ещё раз. Я Егор – твой отец.

Он понял, о чём я. Протянул мне ладонь. В голубых глазах читалась неуверенность.

– Тимофей. – Он замялся и добавил тихо: – Твой сын.

Рывком я притянул его и похлопал по спине. Сжал в руках, едва не рыча от накативших чувств. Отстранил за плечи и мотнул головой. Сын. Мой сын!

– Предлагаю это отметить, – сказал, поднявшись, и, показав ему на стул, поставил напротив стакан с газировкой.

Ангелина, чтоб тебя! По твоей милости мы теперь вынуждены проходить через это. Что должно быть в голове, чтобы из-за обиды вытворить такое?! Выдумать собственную смерть, а потом ещё обвинить меня в ней и начать мстить. Уму непостижимо! Да, я должен был ответить на её звонки, да, должен! Но дела поначалу шли настолько дерьмово, что говорить было не о чем. И рассказывать тоже. Боялся, что поймёт, начнёт утешать, а это было последним, чего я хотел. Перезвонил ей в тот же вечер – пустота. И сколько я ни набирал, ничего не менялось. Ни в этот день, ни во все последующие вплоть до того, как, наплевав на всё, сорвался в Москву. Только оказалось, поздно. Так я считал десять лет. Она заставила меня так считать десять лет!

И к чему всё пришло? Теперь мы со взрослым сыном сидим друг напротив друга и оба понятия не имеем, как это – быть друг другу больше, чем известный хоккеист и влюблённый в хоккей мальчишка.

Наконец Тим улыбнулся. Ещё несколько смущённо, но открыто.

– За лучшего сына! – Я поднял свой стакан. Потихоньку ударил о стакан Тима.

Одно было ясно: десять лет пустоты не заполнить за день. И неловкость, которую мы оба испытывали, просто так не разогнать.

Телефон Тима зазвонил. Он посмотрел на экран и нахмурился. Сбросил вызов. Я сразу понял, кто это, но говорить ничего не стал. Хотя стоило.

Только когда сын отпил газировки, всё-таки спросил:

– Мать знает, где ты?

Он отрицательно мотнул головой

– Ясно.

Тим помолчал, потом поднял взгляд.

– Можно я к тебе поеду? Не хочу домой. Она мне всегда врала. Говорила, что у меня нет папы. А… – В глазах блеснули слёзы злой обиды. – А он у меня есть. И не просто папа. А ты.

Егор

Заводя сына в квартиру, я лихорадочно вспоминал, не оставил ли где-нибудь нечто, для глаз пацана его возраста не предназначенное. Поймал себя на этом и едва досадливо не выругался. Когда в последний раз открывал журнал с откровенными картинками, уже и не вспомнить. На хрена оно мне, если хоть каждый день наслаждайся этими «картинками» в живом варианте.

– У тебя прикольно, – констатировал сын, пройдясь по квартире.

Да уж, прикольно. Прикольнее не придумаешь.

Я убрал с барной стойки пустую бутылку от текилы и, встав лицом к комнате, опёрся на стойку локтем. Сын прошёлся по гостиной снова, а мне подумалось, что не так давно мы с его матерью занимались сексом на этом самом диване. Тогда я понятия не имел ни о том, что у меня есть ребёнок, ни о том, что пройдёт всего ничего, и предыдущие годы окажутся исполосованы правдой.

Тим остановился напротив полки с фотографиями.

– Это же мама! – воскликнул он и повернулся. Как будто ему нужно было подтверждение.

Вот же! Лучше бы я не пустую бутылку убрал, а этот снимок. И не сегодня, а в какой-нибудь позапрошлой жизни.

Я подошёл, взял рамку. Тимоха вытянулся в струнку, пытаясь рассмотреть фотографию. Пришлось отдать