Некрасов в русской критике 1838-1848 гг. Творчество и репутация - Мария Юрьевна Данилевская

– будущего поэта и журналиста – к Н. А. Полевому. Впоследствии Некрасов сделался настолько же домашним человеком в семье Н. А-ча, насколько и Белинский – во время пребывания Н. А-ча в Москве» (Полевой Дн: 669).

Свидетельство П. Н. Полевого (1839–1902) могло опираться на первое упоминание фамилии в записи отца, сделанной до рождения публикатора. Отметим зыбкость этой датировки, впрочем, единственной, имеющей документальное подкрепление.

Датировка, предложенная в «Летописи» Б. В. Мельгуновым, косвенно подтверждается следующими фактами. 8 августа Полевой делает дневниковую запись: «Понедельник… Глупо-досадный день… Приходили какие-то поэты, и проч.» (Полевой Дн: 667; курсив мой. – М. Д.; эта запись не включена составителем). Цензурное разрешение № 10 «Сына отечества», в котором состоялась первая публикация Некрасова (стихотворение «Мысль»), было дано 15 сентября (Летопись I: 41)[437]. Представляется вероятным, что знакомство поэта с Полевым произошло ранее октября, и возможным, что в августе. Запись от 8 августа не дает оснований утверждать, что речь идет именно о Некрасове, но ее характер указывает на типичность подобных визитов и необязательность полной фиксации всех фамилий и событий для Полевого.

Следующие два визита идут с небольшим интервалом. В записи от 17 октября: «…Вечером юноша Некрасов» (Полевой Дн: 667). В записи от 30 октября: «Вечером Филимонов и поэт Некрасов с Фермером» (Полевой Дн: 670).

Далее имя Некрасова упоминается более чем через месяц.

«Я именинник <…>. Посетители – Ободовский, Кони, Песоцкий, Романович, Кологривые, Болотов, Бурхардт, Д. И. Успенский, Сушков, Некрасов, – как им не лень ездить!» (Полевой Дн: 673, в записи от 6 декабря).

«Были Д. И. Успенский, Некрасов, Филимонов (мимоходом) <…> Был Каратыгин» (Полевой Дн: 673, в записи от 6 декабря).

К имени Некрасова П. Н. Полевой дает примечание: «Некрасов, в это время, жил у Д. И. Успенского, который, по просьбе Н. А. Полевого, принялся приготовлять молодого человека к поступлению в университет» (Полевой Дн: 673).

Предположение, что Полевой не всегда фиксировал в дневнике визиты и имена визитеров, подтверждается отсутствием записи о том, что он предложил Некрасову кров. Период проживания поэта у Полевого датируется предположительно: «Ноября конец – декабря 6» 1838 г. (Летопись I: 36).

Б. В. Мельгунов, очевидно, определяет правую границу периода дневниковой записью Полевого от 6 декабря, его именин, когда Некрасов назван в числе посетителей, но не жильцом[438]. Датой «декабря после 6» в «Летописи» датируется переселение Некрасова к Д. И. Успенскому со ссылкой на примечание П. Н. Полевого (Летопись I: 36). Можно предположить, что переселение состоялось несколько раньше. Формулировка П. Н. Полевого «в это время» не содержит точной привязки к числу. 6 и 15 декабря в записях Полевого имена Некрасова и Успенского оказываются рядом или близко. Учитель и ученик-постоялец могли навестить Полевого вместе. Но, несмотря на некоторую расплывчатость датировки, в целом она подкрепляется дополнительно привлекаемыми фактами.

Подробности знакомства с Успенским Некрасов излагает по-разному в нескольких записях. Б. Л. Бессонов в комментарии к автобиографическим материалам Некрасова приходит к выводу, что Успенский и Некрасов познакомились, «скорее всего, в доме Н. А. Полевого» (XIII-2: 428). Исследователь опирается на дневниковые записи Полевого, и указывает, что Успенский «был его близким сотрудником в “Библиотеке для чтения”» (XIII-2: 428).

Б. Л. Бессонов, однако, не указывает подробность, которая здесь представляется весьма важной. П. Н. Полевой в примечании к сокращенному именованию в Дневнике: «Дм. Ив.» (запись от 2 декабря) – указывает: «Дм. Ив. Успенский, обучавший сыновей И. А. древним языкам» (Полевой Дн: 672). Таким образом, Успенский был не только знакомый и сотрудник, но домашний учитель – человек, близкий к дому.

Отметим и стиль отношений, принятый в этом доме. П. И. Полевой отмечает, что изнурительная работа его отца была вызвана постоянным недостатком денег, «которые были необходимы при семье, состоявшей из восьми человек детей и массы родственников, родственниц, приживальщиков и нахлебников, которыми дом Н. А. был постоянно наполнен. Чрезвычайно добрый, мягкосердечный по самой природе своей, Н. А. никогда, до самого конца жизни, не мог избавиться от этой докучной саранчи» (Полевой Дн: 662). Гостеприимство постоянно носило характер помощи.

Просьба Полевого к Успенскому заняться Некрасовым также была проявлением заботы о юноше примерно возраста старших сыновей Полевого и серьезной помощи. Благодаря этой просьбе для Некрасова решался не только вопрос места жительства в холодное время года, но и возможность указать адрес Успенского как свое «местожительство» в официальных бумагах – прошении о допуске к вступительным экзаменам и о принятии в число вольнослушателей университета (XIII-2: 309, 310)[439].

Логично думать, что Полевой увидел необходимость помощи такого масштаба действительно после того, как сам дал приют Некрасову. Как известно из устных автобиографических рассказов, осенью Некрасов тяжело заболел, задолжал квартирным хозяевам и лишился жилья. Согласно «Летописи», болезнь датируется началом ноября (Летопись I: 33), потеря жилья – второй половиной ноября (Летопись I: 33–35). Датировка событий ноябрем отчасти связана с достаточно прозрачной ассоциацией рассказа Некрасова с «петербургской повестью» Пушкина «Медный всадник»[440]. Возможно, эти события произошли раньше, что укладывается в указанные поэтом «октябрь или ноябрь» (ЛН. 49–50: 208).

Дальнейшую картину личных и творческих отношений Некрасова и Полевого дополняют следующие факты. С конца января по 11 февраля 1839 г. Полевого не было в Петербурге: он навещал в Москве брата К. А. Полевого (Кс. Полевой: 459–463). 11 апреля Полевой сообщает брату, что его дети больны скарлатиной (Кс. Полевой: 466). 1 мая он похоронил сына Алексея (Кс. Полевой: 466); 15 июня в письме к брату сообщает о крайне подавленном состоянии (Кс. Полевой: 470).

В письме от 15 августа он сообщает, что июль и начало августа провел в жестокой болезни (Кс. Полевой: 472). В конце августа – начале сентября Полевой переехал на новую квартиру (Кс. Полевой: 474). Его болезнь возобновляется, и только в середине октября ему разрешено выходить на воздух (Кс. Полевой: 475). В письме от 21 ноября он сообщает: «Несколько раз, казалось, дело приходило к окончательной развязке: особливо в одну ночь я полагал, что не доживу до утра» (Кс. Полевой: 478–479). Только в письме от 5 декабря 1839 г. появляются его соображения, касающиеся журнальной работы (Кс. Полевой: 482–484).

Перечисленные обстоятельства хотя не исключали полностью, но препятствовали тому, чтобы в эти месяцы Некрасов пользовался гостеприимством Полевого и чтобы общение между ними было продолжительным и глубоким. Тем не менее, оно, по-видимому, было: в ряде фактов прослеживается участие Полевого в дебютанте (помимо помощи в житейских делах) и его влияние на Некрасова в первый год их знакомства.