Потерянный и возвращенный мир. Маленькая книжка о большой памяти (сборник) - Александр Романович Лурия

слышимость, а просто у человека в течение одного дня 20–30 раз меняется голос… Другие этого не замечают, а я улавливаю».

«От цветного слуха я не могу избавиться и по сей день… Вначале встает цвет голоса, а потом он удаляется – ведь он мешает… Вот кто-то сказал слово – я его вижу, а если вдруг посторонний голос – появляются пятна, вкрадываются слоги, – и я уже не могу разобрать…»

«Линия», «пятна» и «брызги» вызывались не только тоном, шумом и голосом. Каждый звук речи сразу же вызывал у Ш. яркий зрительный образ, каждый звук имел свою зрительную форму, свой цвет, свои отличия на вкус. Гласные были для него простыми фигурами, согласные – брызгами, чем-то твердым, рассыпчатым и всегда сохранявшим свою форму.

«“А” – это что-то белое, длинное, – говорил Ш., – “и” – оно уходит вперед, его нельзя нарисовать, а “й” – острее. “Ю” – это острое, оно острее, чем “е”, а “я” – это большое, можно по нему прокатиться… “О” – это из груди исходит, широкое, а сам звук идет вниз…, “эй” – уходит куда-то в сторону, и я чувствую вкус от каждого звука. И если я вижу линии, то они тоже звучат – вот

, это что-то между э – ы – й; это гласный звук… и вроде “р”, не чистое “р”…, но ведь здесь неизвестно, снизу это идет или сверху; если сверху – это звук, а если снизу – это уже не звук, а какой-то деревянный крючок для коромысла;  – что-то темное, а если это сделать медленнее – это другое… Вот если бы вы сделали это было бы “е”…».

Аналогично переживал Ш. цифры.

«Для меня 2, 4, 6, 5 – не просто цифры. Они имеют форму… 1 – это острое число, независимо от его графического изображения, это что-то законченное, твердое. 2 – более плоское, четырехугольное, беловатое, бывает чуть серое… 3 – отрезок заостренный и вращается. 4 – опять квадратное, тупое, похожее на 2, но более значительное, толстое… 5 – полная законченность в виде конуса, башни, фундаментальное. 6 – это первая за 5, беловатая. 8 – невинное, голубовато-молочное, похожее на известь» и т. д.

Значит, у Ш. не было той четкой грани, которая у каждого из нас отделяет зрение от слуха, слух – от осязания или вкуса. Те остатки «синестезий», которые у многих обычных людей сохраняются лишь в рудиментарной форме (кто не знает, что низкие и высокие звуки окрашены по-разному, что есть «теплые» и «холодные» тона, что «пятница» и «понедельник» имеют какую-то различную окраску), оставались у Ш. основным признаком его психической жизни. Они возникли очень рано и сохранялись у него до самого последнего времени; они, как мы увидим ниже, накладывали свой отпечаток на его восприятие, понимание, мышление, они входили существенным компонентом в его память.

Запоминание «по линиям» и «по брызгам» вступало в силу в тех случаях, когда Ш. предъявлялись отдельные звуки, бессмысленные слоги и незнакомые слова. В этих случаях Ш. указывал, что звуки, голоса или слова вызывали у него какие-то зрительные впечатления – «клубы дыма», «брызги», «плавные или изломанные линии»; иногда они вызывали ощущения вкуса на языке, иногда ощущение чего-то мягкого или колючего, гладкого или шершавого.

Эти синестезические компоненты каждого зрительного и особенно слухового раздражения были в ранний период развития Ш. очень существенной чертой его запоминания и лишь позднее – с развитием смысловой и образной памяти – отступали на задний план, продолжая, однако, сохраняться в любом запоминании.

Значение этих синестезий для процесса запоминания объективно состояло в том, что синестезические компоненты создавали как бы фон каждого запоминания, неся дополнительно «избыточную» информацию и обеспечивая точность запоминания: если почему-либо (это мы еще увидим ниже) Ш. воспроизводил слово неточно, дополнительные синестезические ощущения, не совпадавшие с исходным словом, давали ему почувствовать, что в его воспроизведении «что-то не так», и заставляли его исправлять допущенную неточность.

«…Я узнаю не только по образам, а всегда по всему комплексу чувств, которые этот образ вызывает. Их трудно выразить – это не зрение, не слух… Это какие-то общие чувства… Я обычно чувствую и вкус, и вес слова – и мне уже делать нечего – оно само вспоминается… а описать трудно. Я чувствую в руке – скользнет что-то маслянистое, из массы мельчайших точек, но очень легковесных – это легкое щекотание в левой руке… – и мне уже больше ничего не нужно…» (опыт 22/V 1939 г.).

Синестезические ощущения, выступавшие открыто при запоминании голоса, отдельных звуков или звуковых комплексов, теряли свое ведущее значение и оттеснялись на второй план при запоминании слов.

Остановимся на этом подробнее.

Слова и образы

Известно, что психологически слова имеют двойной характер. С одной стороны, это условные комплексы звуков, которые могут иметь различную сложность; эту сторону слов изучает фонетика. С другой стороны, они обозначают известные предметы, качества или действия, иначе говоря, имеют свое значение. Эту сторону слов изучают семантика и близкие к ней отрасли языкознания (лексика, морфология). В обычном бодрствующем сознании звуковые характеристики слова оттесняются на задний план, и, хотя слово «скрипка» отличается от слова «скрепка» лишь незначительными отклонениями одного из звуков, человек, находящийся в бодрствующем состоянии, может совершенно не замечать этой звуковой близости и видит за каждым из этих слов совершенно различные вещи[13].

Такое преобладающее значение смысловой стороны слова сохранялось и у Ш.; каждое слово вызывало у него наглядный образ, и отличия Ш. от обычных людей заключались в том, что эти образы были несравненно более яркими и стойкими, а также и в том, что к ним неизменно присоединялись те синестезические компоненты (ощущения цветных пятен, «брызг» и «линий»), которые отражали звуковую структуру слова и голос произносившего.

Естественно поэтому, что зрительный характер запоминания, который мы уже видели выше, сохранял свое ведущее значение и при запоминании слов.

Когда Ш. слышал или прочитывал какое-нибудь слово, оно тотчас же превращалось у него в наглядный образ соответствующего предмета. Этот образ был очень ярким и стойко сохранялся в его памяти; когда Ш. отвлекался в сторону – этот образ исчезал; когда он возвращался к исходной ситуации – этот образ появлялся снова:

«Когда я услышу слово “зеленый”, появляется зеленый горшок с цветами; “красный” – появляется человек в красной рубашке, который подходит к нему. “Синий” – и из окна кто-то помахивает синим флагом… Даже цифры напоминают мне образы… Вот 1 – это гордый стройный человек; 2 – женщина веселая; 3 – угрюмый человек, не знаю почему… 6 – человек,