Комитет-1991. Нерассказанная история КГБ России - Леонид Млечин

Плеханов приказал Медведеву:

– Доложи, что к Михаилу Сергеевичу приехала группа товарищей. Просят принять.

Горбачев сидел в теплом халате – его прихватил радикулит – и читал газету.

– А зачем они прибыли? – удивился президент.

– Не знаю, – искренне ответил Медведев.

Михаил Сергеевич задумался. Он сразу понял то, что не мог сообразить его главный охранник: эти люди приехали к нему с ультиматумом, и вообще возможно повторение хрущевской истории – Никиту Сергеевича тоже сняли, когда он отдыхал на юге.

Члены ГКЧП надеялись заставить Горбачева примкнуть к ним и согласиться на введение в стране чрезвычайного положения. Они предложили ему подписать соответствующий указ. Сообщили, что намерены арестовать Ельцина, как только он вернется в Москву.

Горбачев не согласился ввести чрезвычайное положение, интуитивно понимая, чем это кончится. В случае успеха это перечеркнуло бы все сделанное им с 1985 года. А в случае неуспеха… Мы уже знаем, чем закончился путч.

Но Горбачев – и в этом его вина – не выполнил своего президентского долга: не подавил путч в самом зародыше. Он пытался переубедить заговорщиков. Он их уговаривал, а должен был назвать преступниками и приказать начальнику своей охраны задержать незваных гостей. И немедленно вылететь в Москву.

Но, во-первых, сказалась свойственная Горбачеву нерешительность. Как замечает его бывший пресс-секретарь Андрей Серафимович Грачев, «при личном общении он мог пасовать и даже теряться перед проявлениями бесцеремонности и откровенной грубости».

Во-вторых, Михаил Сергеевич, надо полагать, чисто по-человечески испугался за свою жизнь и жизнь своей семьи. Наверное, не верил, что его охрана, состоявшая из офицеров КГБ, выполнит приказ арестовать собственных начальников. Да и какой в этом смысл, если главные заговорщики остались в Москве?

– Мне, – говорил впоследствии Горбачев, – журналисты часто задают вопрос: а почему вы не полезли через забор, ограду? Заговорщики этого и добивались. Чтобы можно было открыть стрельбу и пристрелить меня. Но дело не только в этом. Неужели я, президент СССР, мог полезть через забор? Чтобы повиснуть штанами на ограде?… Я их слова отверг, обругал их матом и сказал, что они сами себя погубят. Но на прощание все же пожал им руки и дал указание – немедленно созвать съезд.

Рукопожатие с заговорщиками непростительно. Оно погубило политическую судьбу президента СССР. Путчисты все равно его ненавидели, а сторонники демократических преобразований подозревали Михаила Сергеевича в двойной игре.

Горбачева изолировали. Отключили телефоны. Увезли в Москву начальника его личной охраны генерал-майора Медведева. Плеханов сказал ему:

– Михаил Сергеевич продолжит отдых. Генералов остается начальником охраны на объекте. А тебе – три минуты на сборы, полетишь с нами в Москву.

Теперь уже Медведеву все стало ясно, но он молча подчинился приказу.

Судьба личного охранника похожа на судьбу спортсмена, мечтающего об олимпийской медали. Он, выжимая майку, мокрую от пота, тренируется годами, чтобы в решающую минуту показать, на что он способен. Такая минута настала для генерала 18 августа 1991 года, когда члены ГКЧП явились на крымскую дачу Горбачева. Но генерал Медведев упустил свою олимпийскую медаль.

Всю жизнь его готовили к одному: в нужную минуту умереть за президента. Впрочем, умирать и не требовалось. Надо было остаться вместе со своим президентом, которому, вероятно, впервые грозила настоящая опасность. Но генерал Медведев, охотно повинуясь приказу своего начальника по 9-му управлению КГБ генералу Юрию Плеханову, собрал вещички и исчез с президентской дачи. Все его подчиненные из охраны Горбачева – тридцать два человека – предпочли остаться и сохранили свою офицерскую честь…

Когда гости из Москвы вышли от Горбачева, Плеханов поинтересовался у Болдина:

– Ну, что там?

– Ничего не подписал, – разочарованно ответил Болдин.

Генерал армии Иван Моисеевич Третьяк, заместитель министра обороны и главнокомандующий войсками противовоздушной обороны страны, запретил принимать и выпускать с крымского аэродрома Бильбек любые самолеты – президента Горбачева приказано было отрезать от внешнего мира.

Помощник президента СССР Анатолий Черняев, находившийся в Форосе, пишет, что продуманного заговора как такового не существовало, было намерение втянуть Горбачева в это дело. Как только Михаил Сергеевич «дал отлуп», все посыпалось. ГКЧП по природе своей, по своему составу изначально не способен был «сыграть в Пиночета»! Когда Горбачев отказался подписывать привезенные ему документы, все планы заговорщиков рухнули. Они не были готовы действовать самостоятельно и вернулись в Москву в растерянности.

Впоследствии участники ГКЧП утверждали, что Горбачев захотел въехать в рай на чужом горбу. Сам объявить чрезвычайное положение не решился, а им сказал: черт с вами, действуйте!..

Да если бы Михаил Сергеевич когда-нибудь в жизни говорил: «Вы действуйте, а я посижу в сторонке», он бы никогда не стал генеральным секретарем и президентом страны!

Тогда путчисты этих фраз не произносили. Потом придумали.

А 19 августа 1991 года в Москве в начале одиннадцатого утра секретари ЦК КПСС собрались в зале заседаний на Старой площади. Оставшийся за старшего Олег Шенин сообщил: Горбачев «недееспособен», поэтому ГКЧП во главе с вице-президентом Янаевым берет власть в свои руки.

«Вовлеченность Шенина в дела ГКЧП, – вспоминал секретарь ЦК Александр Сергеевич Дзасохов, – повергла меня и других секретарей ЦК в шок. Чего больше было в его действиях – осознанного выбора или амбициозности, я не знаю».

Дзасохов поехал в «Барвиху» к Ивашко. Они вышли на балкон, чтобы поговорить откровенно. Заместитель генерального секретаря, осведомленный относительно поездки в Форос, рассказал, что Горбачев отказался вести с членами ГКЧП переговоры о передаче им своих полномочий.

Во время путча на Старой площади царила боязливая тишина. Приехал с дачи секретарь ЦК КПСС по международным делам Валентин Михайлович Фалин.

В аппарате было известно, что Фалин недоволен линией Горбачева в немецких делах. В какой-то момент, вербуя сторонников, Крючков заговорил с ним о «неадекватном поведении» президента, которое «всех беспокоит». Ни о чем не подозревавший Валентин Михайлович предложил откровенно поговорить с Горбачевым. Больше председатель КГБ ему не звонил.

Заместитель заведующего международным отделом (и будущий пресс-секретарь президента) Андрей Грачев зашел к Фалину:

– Ведь это же авантюра! И что будет с Горбачевым?

Фалин нехотя ответил:

– Он сам виноват. Мы его предупреждали, что он спровоцирует военных. Да и партию он уже ни во что не ставил. А авантюра или нет, в ближайшие дни увидим.

В те дни многие люди открылись с неожиданной стороны.

Утром 19 августа председатель Совета Союза Иван Лаптев соединился с Лукьяновым: