Тайна дочери пророка. Камни Фатимы - Франциска Вульф

Палаточный город состоял из более сотни палаток. Его населяли слуги, погонщики скота со своими семьями, кузнецы, шорники, ткачи и гончары. Палатки, простые и неприметные, казалось, сливались с окружавшими их песком и глиной. Некоторые из них были столь велики, что спокойно могли вместить пятьдесят и даже более человек, другие же – чересчур маленькими и скромными. По ночам в палатки загоняли даже верблюдов и лошадей. Жизнь в лагере подчинялась определенному порядку, как в любой деревне или городе. Разница состояла лишь в том, что строения здесь были воздвигнуты не из обожженного глиняного кирпича, а из хлопковой, льняной ткани и выделанной кожи.

Тяжело дыша, Ахмад схватился за левую сторону груди. Она болела так, будто кто-то при каждом вдохе прокалывал ее острыми копьями. Пот заливал лицо, и одежда прилипла к телу. Шатаясь, выбиваясь из последних сил, он продвигался по стихийно возникшим между палатками улицам. На пути ему встречались женщины, которые пекли хлеб странным открытым способом, болтали друг с другом или мыли своих детей. Они были одеты в яркие цветные наряды, а лодыжки их ног и запястья рук украшали тяжелые браслеты из серебра. Завидев Ахмада, женщины поспешно прикрывали лица своими широкими платками или исчезали внутри какой-нибудь палатки. Наконец ему встретился мужчина. Старик сидел на земле возле своей палатки и обрабатывал шилом кусок кожи.

– Мир вашему дому, добрый человек! – поприветствовал его Ахмад. – Простите за беспокойство. Мне нужно поговорить с Саддином. Не знаете, где его можно найти?

Мужчина оторвался от своего занятия. Он с таким подозрением изучал Ахмада, что тому стало не по себе. Ахмад неожиданно осознал, что в этом палаточном городе он чужак, незваный гость. Его фамилия и должность великого визиря здесь не значили совершенно ничего. Как все кочевники, эти люди ни от кого не зависели и подчинялись только своему предводителю. Даже Нух II ибн Мансур не имел права приказывать этому простому человеку, сидящему в пыли и занятому своим ремеслом.

– Там, сзади, – не сразу и не особенно дружелюбно ответил старик. – У лошадей.

Ахмад поблагодарил и из последних сил устремился в направлении указательного пальца старика.

Вскоре он был возле палатки, где размещались лошади кочевников. Еще издалека он услышал людскую разноголосицу, сопровождаемую ржанием лошадей. Перед палаткой больше дюжины мальчишек лет двенадцати-четырнадцати крепко удерживали за поводья и недоуздки в два раза большее количество лошадей. Прекрасные благородные животные, волнуясь, пританцовывали, фыркали и ржали. Юные пастухи старались усмирить их. Но усилия были не так уж и заметны. Мальчики беззаботно смеялись и шутили, подзадоривая друг друга.

Ахмад подошел к одному из них, стоявшему ближе всех.

– Мир тебе! Где мне найти Саддина?

– Он там, в палатке, – с готовностью ответил мальчик и сильнее схватил за недоуздки обеих лошадей, за которыми присматривал.

– Благодарю тебя, – сказал Ахмад и повернулся к палатке.

– Но у него не будет времени для разговора с вами, господин! – крикнул ему вдогонку мальчик. – Саддин сейчас очень занят.

Ахмад остановился.

– Поверь, мой мальчик, для меня он найдет время, – возразил визирь и продолжил свой путь.

Краем глаза он, однако, заметил, как малый покачал головой и пожал плечами. Потом все мальчики беззлобно рассмеялись.

В палатке было очень темно. Плотные, сотканные из толстого пропитанного маслом хлопка, парусиновые навесы едва пропускали дневной свет, и Ахмад остановился у входа, чтобы его глаза после ослепительного дневного света смогли привыкнуть к полутьме.

Пол покрывал толстый слой соломы как защита от песка и камней. Сильно пахло лошадиным потом, и, на первый взгляд, помещение казалось пустым. Лишь через некоторое время Ахмад увидел мужчин, сгрудившихся в самом конце палатки. Они стояли к нему спиной и были так заняты, рассматривая что-то, что даже не заметили, как он подошел к ним.

– Мир вам! – вежливо поклонился Ахмад. – Где я могу найти Садлина? Я должен с ним…

Один из мужчин повернулся и мрачно взглянул на него.

– Не сейчас!

Грубый, резкий тон заставил Ахмада отступить на шаг. Мужчины перед ним опять образовали плотное кольцо из спин и плечей. В любой другой день Ахмад покорился бы судьбе и со своими нерешенными вопросами отправился домой, но сегодня речь шла о камне Фатимы, о святыне, которую он должен был защитить от осквернения. Гнев. Его обдала волна неистового и праведного гнева, что случалось с ним крайне редко. С силой, которой он сам не ожидал от себя, он раздвинул двух стоящих прямо перед ним мужчин и оказался в кругу. Не обращая внимания на ругательства и проклятия, которыми они щедро осыпали его, Ахмад смотрел на Саддина, сидящего на полу на корточках.

– Саддин, – громко сказал Ахмад, – мне нужно поговорить с тобой. Срочно!

– Вы слышали ответ, Ахмад аль-Жахркун. Не сейчас! – процедил сквозь зубы Саддин, не удостоив Ахмада даже взглядом. На лбу кочевника выступили капли пота. Может быть, Саддин приболел? И в этот момент Ахмад увидел, что дело вовсе не в состоянии здоровья молодого человека. Лошадь корчилась от боли, вскидывала голову, сопела, фыркала и ржала. Ее живот раздулся, как свиной пузырь. Четверо сильных мужчин крепко держали ноги и хвост лошади и успокаивали ее, левая рука Саддина по самый локоть ушла в утробу животного. Остальные мужчины молчали, будучи немыми свидетелями борьбы, которая разворачивалась на их глазах. Вновь и вновь Саддин успокаивающим голосом обращался к лошади, давал другим мужчинам указания и все время ощупывал что-то в ее чреве. Великий визирь отступил на два шага назад и встал в общий круг.

– Это надолго? – спросил он мужчин, стоявших рядом.

– Только Аллаху известно, – ответил один из них и беспомощно пожал плечами. Он говорил тихо, как будто находился в комнате больного. – Вообще Саддину следует поторопиться. Если в ближайшее время ему не удастся повернуть жеребенка во чреве кобылы, он потеряет обоих. Кобыла мучается с ночи. Она очень сильная и выносливая, но долго не выдержит. Ее силы на исходе.

Ахмад, волнуясь, переминался с ноги на ногу. Его совсем не интересовало, что кобыла производила на свет потомство в адских муках. Ему также было все равно, останутся ли в живых кобыла и ее жеребенок или нет. Он вообще не любил лошадей. И как раз сейчас, когда речь шла о камне, от которого зависела дальнейшая судьба всех верующих, жизнь какой-то кобылы и ее жеребенка была самым незначительным, что только он мог себе представить. Но Ахмад молчал. Он не отважился заговорить с кочевником во второй раз. Саддин никогда не повторял дважды, а когда впадал в гнев, был непредсказуем. И уж вряд ли при таких обстоятельствах мог думать о перепродаже камня.

Эти мысли утешили Ахмада, и он остался молча стоять в кругу, безучастно наблюдая за происходящим и моля Аллаха сохранить драгоценность в безопасности. Однако постепенно стал проявлять интерес к тому, что разворачивалось перед его глазами. Он начал волноваться за кобылу и ее нерожденного жеребенка. Кобыла дрожала в изнеможении. Ржание ее становилось все тише и слабее. Ахмад невольно начал перечислять все девяносто девять имен Аллаха. Жемчужины четок скользили по его пальцам, когда кобыла и ее жеребенок боролись за жизнь. Но вот среди собравшихся прошел легкий шепот. Ахмад встал на цыпочки, чтобы лучше видеть. Саддин держал в руках две маленькие нежные ножки, которые он ловко обвязал канатом.