Умереть - непозволительная роскошь - Марина Воронина

— И вы так считаете, коллега?

Мужчина с каменным выражением лица утвердительно кивнул головой.

— Для меня это ясно как божий день! — заявил суровый доктор, который скорее походил не на медработника, а на такелажника или работника морга.

Гвоздикову, до сих пор хранившую молчание, после высказывания высокого мужчины вдруг неожиданно прорвало.

— Если позволите мне сказать, — произнесла она, — то хотела бы как постоянная сиделка заметить, что у моей подопечной ярко выраженная депрессия иногда сменяется буйством и какой-то враждебной агрессивностью.

Профессор понимающе покачал головой.

— Забавный случай, забавный…

— Типичная мания преследования, — удовлетворенно заключил Геннадий Александрович.

Профессор снова покачал головой и, пододвинув стул поближе к кровати, весело произнес:

— Ну, а вы что скажете?

Катя, не вступавшая в разговоры медперсонала, быстро разобралась, кто есть кто, и поняла, что единственный ее шанс — старичок, который может вытащить ее из этого дерьма. Она посмотрела в умные и проницательные глаза профессора и, по-детски улыбнувшись, очень спокойно произнесла:

— А что можно сказать, уважаемый профессор, если даже вам затыкают рот?

Ответ был настолько неожиданным, что даже невозмутимый доктор побагровел и приоткрыл рот, обнажив золотые коронки. У остальных просто перехватило дыхание. Главврач с ненавистью посмотрел на Ершову, а потом перевел угрожающий взгляд на медсестру.

Гвоздикова сразу как-то осела под колким взглядом начальства, сжалась в три погибели и виновато улыбнулась: ее вины в том, что пациентка не потеряла здравый смысл и логику мышления, не было — она делала все по инструкции, следила за тем, чтобы подопечная пила все лекарства. Но почему оно не подействовало, для Гвоздиковой было такой же загадкой, как и для Реброва.

— Это кто затыкает вам рот? — набросился на Ершову главврач.

Молодая женщина твердо заявила:

— Вы!

Толстяк побагровел и засуетился.

— Вы что это себе позволяете? — повысил голос Ребров. — Вы страдаете не только манией преследования, но и манией величия, дорогуша!

Тон толстяка разозлил Катерину, и она с трудом взяла себя в руки.

— Никакая я вам не дорогуша, доктор, — спокойным тоном произнесла Ершова, — а ведете вы себя так, заведомо зная, что сейчас за меня некому заступиться.

Сказанная фраза была брошена с умыслом. Катя искала себе союзника, которым мог бы стать этот слабенький старичок.

— Вы ошибаетесь, Екатерина, — возразил профессор, — никто вас тут обижать не собирается, и, если ваше присутствие в этом заведении вредно для здоровья, мы постараемся вас как можно скорее отправить домой.

Ершова усмехнулась уголками губ.

— Хотелось бы верить!

Грустная и растерянная троица стояла позади профессора и не знала, что предпринять. Профессор Мартынов был не просто психиатр, а ученый с большим именем, которого знали не только в России, но и далеко за ее пределами. Виктор Павлович представлял независимую ассоциацию европейских психиатров, и просто так закрыть рот «инспектору-ревизору» не представлялось возможным.

Профессор Мартынов повернулся к собравшимся и сказал:

— Милостивые господа, не могли бы вы оставить нас наедине с пациенткой на пять минут?

Это заявление было как гром среди ясного неба. Ребров кусал себе локти, ведь это была его идея позволить Мартынову «пробежаться» по палатам больницы.

Геннадий Александрович думал, что старичок явился сюда для галочки, как большинство новых демократов, но он ошибся: старик оказался старой закваски и вникал в каждую историю болезни пациентов.

— Простите, Виктор Павлович, — чуть не взмолился толстяк, — это невозможно!

Высокий мужчина и медсестра активно поддакивали.

— Да, да…

Старик лукаво повел бровью.

— Не вижу ничего невозможного, — решительно возразил Мартынов. — Попрошу исполнить мою просьбу, коллеги!

«Святая» троица не могла допустить этого, и каждый загалдел, перебивая друг друга:

— Это невозможно!

— Это нарушение инструкций внутреннего распорядка закрытого учреждения!

— Мы не несем никакой ответственности за вашу безопасность, профессор!

— Это произвол!

— Мы будем жаловаться!

Умудренный житейским опытом старый человек подождал, когда народ «выпустит пар», медленно встал и неожиданно громко рявкнул:

— Вон отсюда!

Местные аборигены сразу стушевались и попятились назад к выходу.

— Или я устрою вам такой скандал в научных кругах и международной прессе, — пригрозил настырный старик, — что вы до конца дней своих не отмоетесь от стыда и позора!

Битва была проиграна, но, чтобы хоть как-то сохранить свое лицо, главврач Ребров произнес:

— О последствиях мы вас предупредили! Вся ответственность ложится на вас, профессор!

Старичок моментально умолк.

— Благодарю, господа, — тихим, но твердым голосом произнес он. Всю ответственность беру на себя!

Группа сопровождения вышла из палаты с гордо поднятыми головами. Мартынов повернулся к молодой женщине и хитро подмигнул своей пациентке.

— Ну, вот голубушка, мы и одни! — сказал старичок. — Выкладывайте, что у вас болит?

Ершова тяжело вздохнула.

— Они вам так просто не спустят, дорогой профессор! — заверила Екатерина.

Профессор добродушно рассмеялся, показывая всем своим видом безразличие к опасности.

— Волков бояться — в лес не ходить!

Катя задумчиво покачала головой.

— Волков я не боюсь, профессор, — испуганно и тихо прошептала она, — но есть звери и пострашнее серого хищника!

Уставший и больной старик молча покачал умной седой головой.

— Знаю, детка, знаю…

* * *

Геннадий Александрович Ребров пылал гневом, высокий мужчина тоже не находил себе места и готов был растерзать толстяка.

— Как вы могли допустить такое! — рычал он.

Толстяк понуро уставился на свои нечищеные ботинки.

— Да кто ж его знал, Вениамин Сергеевич, — бубнил себе под нос Ребров, — что старик такой нахрапистый. Хотелось как лучше…

Вениамин Сергеевич презрительно ухмыльнулся и скрипнул золотыми коронками.

— А вышло как всегда!