Большевики. 1917 - Антон Антонов-Овсеенко

Столь же очевидно и то, что продолженная в журнале «Без лишних слов» кампания также направлялась из Временного правительства не без участия его нового министра-председателя Керенского, поскольку именно он в качестве военного министра был первым адресатом письма будущего предводителя Белого движения А. И. Деникина. Не случайно затем, уже будучи одновременно министром-председателем, а также военным и морским министром, Керенский же, напомним, выдал 10 августа ордер на конфискацию тиража и рассыпания набора большевистской газеты «Солдат и рабочий». До того именно Керенский в течение почти двух месяцев не давал хода «протоколу Ермоленко», справедливо полагая, что изложенные в нём «факты» слишком неправдоподобны, и выжидая момента, когда для его публикации появится более удобный момент. Именно Керенский последовательно, в течение длительного времени, привлекая на свою сторону членов кабинета, Некрасова и Терещенко, вёл упорную, хотя и оказавшуюся в итоге безуспешной борьбу против большевиков.

Выводы эти могли бы казаться лишь вероятными, но не обязательно совпадающими с действительностью, если бы не свидетельства непосредственных участников тех событий и прежде всего самого министра-председателя Керенского: в своих мемуарах он прямо сообщает, что после получения в мае от Деникина протокола допроса прапорщика Ермоленко он, совместно с министрами Терещенко и Некрасовым и по согласованию с возглавлявшим тогда правительство кн. Львовым, затеял специальное сверхсекретное расследование, результаты которого и попали в прессу без его участия и ведома, поскольку он во время июльского выступления в Петрограде находился с инспекцией на фронте. «В начале июля, когда наше расследование, принесшее плодотворные результаты, близилось к завершению, министру юстиции Переверзеву были вручены соответствующие документы для проведения необходимых арестов, — напишет впоследствии Керенский. — Министр получил инструкцию никому не показывать эти документы без специального разрешения Львова и лично отвечать за их сохранность [зачем же тогда их было вообще „вручать“?! — А. А.-О.]. Вечером 4 июля, когда Таврический дворец был окружён огромной толпой до зубов вооружённых солдат и матросов, участвующих в организованном большевиками мятеже, Переверзеву и его помощникам положение показалось настолько серьёзным, что они впали в панику и, не спросив у Львова разрешения, выступили с заявлением для прессы о связи между организаторами демонстраций и немцами».

Между тем, по свидетельству Керенского, сама идея «сверхсекретного расследования» возникла отнюдь не спонтанно: начало его альянсу с министрами Некрасовым и Терещенко на почве этого расследования было положено визитом в Петроград французского министра-социалиста Альбера Тома: «В середине апреля в Петроград прибыл французский министр военного снабжения Альбер Тома. Он привёз и передал князю Львову некую исключительно важную информацию о связях группы большевиков, возглавляемой Лениным, с многочисленными германскими агентами. Однако француз выдвинул условие, чтобы источник этой информации был раскрыт лишь тем министрам, которые займутся расследованием этого вопроса. На состоявшемся несколько дней спустя секретном совещании князь Львов с согласия Тома поручил провести расследование по этому важному делу Некрасову, Терещенко и мне».

В какой степени возможно доверять воспоминаниям Керенского, теперь установить не представляется возможным. Однако откровенность экс-главы Временного правительства не оставляет сомнений по крайней мере в следующем. Во-первых, Ленин был абсолютно прав, когда, по свидетельству самого Керенского, сразу после Февральской революции, повторим, инструктировал товарищей по партии: «Наша тактика: полное недоверие; никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата — единственная гарантия». Действительно, как это становится очевидным из взаимоотношений Временного правительства с французским министром Альбером Тома, в вопросах внешней политики и ведения войны русское правительство во главе с кн. Львовым, а затем и с Керенским в качестве министра-председателя менее всего исходило из национальных интересов, но более — из интересов правительств союзных держав и обязательств, данных ещё правительством царским (и тогда в чём же, как справедливо задавался вопросом Ленин, заключалось отличие политики Керенского от политики самодержавия — и в отношении к войне, и в отношении ко внутренним делам, к положению малоимущей бесправной массы в городе и на селе?!).

Во-вторых, Альбер Тома, которому русское правительство оказывало в Петрограде чуть ли не царские почести (по свидетельству многих газет того времени), «привёз и передал князю Львову» отнюдь не «некую исключительно важную информацию о связях группы большевиков, возглавляемой Лениным, с многочисленными германскими агентами», а скорее всего давно растиражированную информацию о взаимоотношениях Парвуса-Гельфанда с Германией и будто бы передаче через него средств большевикам: Парвусу было выгодно хождение такой информации для того, чтобы скрыть использование средств не по назначению. В ином случае, если бы информация, переданная Альбером Тома кн. Львову действительно содержала бы доказательства связей большевиков с Германией, об этом стало бы известно если и не сразу, то с началом газетной кампании против большевиков (не было бы смысла скрывать лишние доказательства), или во всяком случае Керенский и другие участники тех событий сообщили бы об этом в своих мемуарах.

Без точного ответа, однако, оставался бы вопрос о том, существовал ли в реальности сам прапорщик Ермоленко и, соответственно, протокол его допроса с дополнением. По всем признакам прапорщик Ермоленко не только существовал, но и по возвращении на родину из плена добровольно сдался военным властям: в ином случае непременно сообщалось бы о его «поимке». Однако все основанные на допросе этого прапорщика сообщения о Ленине, поданные в прессе как «неопровержимые доказательства», были лишь изложением того, что этому чину русской армии рассказали германские (!) офицеры Шидицкий и Люберс. Это неоднократно подтверждал сам прапорщик — сначала в протоколе допроса, а затем в появившемся зачем-то «дополнении» к протоколу, опубликованному в том же номере газеты «Новое время» от 13 (26) июля, где помещено письмо Деникина Керенскому: «1) Я командирован в Россию с такими же задачами, какие возложены на Иолтуховского, выехавшего из Берлина 26–28 апреля н. ст. 1917 г., находящегося, кажется, в Киеве, а также и Ленина, а именно: 2) Ленину поручено пропагандировать мир и стараться всеми силами к подорванию к Временному правительству доверия народа и стремиться к смещению во что бы то ни стало, министров военного Гучкова и иностранных дел Милюкова… 4) Расходы по проведению всего этого не ограничены; деньги от германского правительства получаются следующим порядком: в Стокгольме при германском посольстве находится некто Свендсон, через которого Ленин и Иолтуховский получают чеки на русские банки… Подписал прапорщик 16 Сибирского стрелкового полка Дмитрий Спиридонович Ермоленко».

Кроме того, благодаря (насколько возможна благодарность в этом случае) продолжению Алексинским публикаций по этому делу был получен и ответ на вопрос о том, зачем офицерам германского генштаба понадобилось разглашать безвестному до того прапорщику мельчайшие подробности будто бы имевшихся связей со штабом большевиков: германские офицеры ошибочно полагали, что имеют дело с известным политическим деятелем, а не с младшим офицерским чином.