Бриллианты Forever, или Кто не носит Tiffani - Елена Веселая

Я несколько раз видела мельком его жену. Она всегда носила жемчуг — круглый, крупный, драгоценный. Мне уже тогда показалось странным, что мужчины мыслят по аналогии: покупая что-то жене, они то же самое покупают любовнице. Только в моем случае «то же самое» было гораздо дешевле. Оно и понятно — любовница пришла и ушла, а жена остается. Все в дом, в семью.

Теперь у меня есть то, чего нет ни у кого. Я готова любить свой камень просто так, за то, что он такой красивый. Но безжалостный мозг продавца привык считать. Теперь я уже не та наивная дурочка, радующаяся любому знаку внимания. Я знаю, сколько это стоит. Чистый параибский турмалин такого глубокого цвета и таких размеров — это целое состояние. Ювелиры обычно боятся их покупать, потому что не хотят рисковать — украшения с ними настолько дороги, что можно не найти покупателя. И если оценивать человеческие чувства в каратах, как советует реклама одного из столичных ювелирных заводов, Виктор должен быть ко мне весьма неравнодушен. Да что говорить — просто безумно влюблен!

Но я, правда, оценила и другое. То, как он точно понял, что должно мне понравиться. Любой на его месте ограничился бы чем-нибудь более традиционным — за эти деньги можно было подыскать вполне приличный бриллиант. Нет, он выбирал камень именно для меня.

Я представляю себе, как он сидит сейчас в самолете, ест ужасную самолетную еду, читает Financial Times… И надеюсь, думает обо мне. Хотя бы немного!

От утренних разнеженных мыслей меня отвлекает звонок. Ленка. Она рыдает — ее роман складывается далеко не так радужно, как мой. Я испытываю угрызения совести — за созерцанием своего прекрасного голубого турмалина я совсем забыла о том, что подруга в печали.

Ее друг как-то случайно в разговоре назвал ее Еленой Александровной. А она — Елена Владимировна. А потом перестал выходить на связь. Она сначала не придала этому значения, но потом, оказавшись в местном Доме ученых на каком-то концерте (она пошла туда в надежде встретить Ивана Ивановича, большого меломана), услышала разговор двух дам. Одна говорила, что ее муж сейчас подойдет. Другая, пышная блондинка, нарочно, как показалось Ленке, напрягая голос, чтобы все слышали, поведала: «Нет, а мой решил остаться дома!» Ее собеседница начала живо интересоваться, как вообще идут дела. Ленка было перестала прислушиваться к безразличному ей разговору, как вдруг прозвучало имя Ивана Ивановича. Блондинка-то имела в виду его!

— Я не знаю, что мне делать!

— Я бы, конечно, посоветовала оставить его с его блондинкой. Но ты же так просто не смиришься. Поэтому — жди!

— Чего ждать-то? Она добилась того, чего я не смогла достичь за все время нашего знакомства. Она, видимо, имеет все основания называть его — «мой». А я как была исполнительницей арии московского гостя, так ею и остаюсь.

— Ну, мне кажется, что женщина, называющая Ивана «мой», как минимум погорячилась. Торопит события. Он — убежденный холостяк, на нем это написано огромными буквами. Любое посягательство на его свободу со стороны женщины — верный путь к разрыву. Сколько, по твоим подсчетам, эта самая блондинка живет у него?

— Судя потому, сколько мы не разговаривали, — недели две.

— Если задержится еще на неделю — вылетит навсегда. С такими людьми главное — не пересидеть. У него очень ограниченный срок, когда он может выносить посторонних в своем доме. Я заметила, что уже через час он начинает метаться — вроде надо что-то делать дальше, а он не знает что. Если женщина пришла «навеки поселиться», он сделает все, чтобы от нее избавиться. Не исключаю, что самыми грубыми мерами.

Странно, но Ленку это немного успокаивает. Беда в том, что все, что я говорю, можно отнести и к ней. Но она, как любая женщина, думает только о сопернице. То, что ее друг не прочь вильнуть в сторону, не бросает в ее глазах тень на него. Главное — нейтрализовать блондинку. И все пойдет по-старому.

Меня-то как раз это «по-старому» и не устраивает. Но я понимаю — Ленка должна переболеть сама. Я ей здесь не советчик и не помощник.

От Виктора опять никаких вестей. Я как будто гусеница, завернувшаяся в кокон. Мне не хочется двигаться, говорить, думать, чувствовать. Единственное, что заставляет меня вылезать из постели, — это требовательный рев кота. Он у меня — двигатель прогресса. Если бы не необходимость время от времени закидывать в его пасть порцию мяса, я вообще бы не вставала.

Ленка пытается меня как-то расшевелить, но даже у нее это не очень получается. Сама она пребывает в депрессии. На этот раз оттого, что все вышло именно так, как я и предсказывала, но легче не стало. Блондинка явно пересидела в доме гения, утомила его и была изгнана. Иван Иваныч позвонил моей подруге как ни в чем не бывало и сообщил, что едет в Москву читать лекции. Он пожелал увидеться с Ленкой в промежутке между лекцией и обратным автобусом.

Проверка московским небом, как я и боялась, прошла не лучшим образом. Истории, которые без устали рассказывал Иван, показались Ленке уже слышанными и оттого банальными. Он оказался неловок, провинциален и даже, прости господи, неуместен в целом. Он весь был «слишком»: слишком громко разговаривал, преувеличенно шарахался от машин, останавливался у каждой тумбы с афишами: «Я провинциал, мне все интересно!» В кафе, куда они зашли выпить кофе, он обратился к официанту: «Вот что, любезный…» Как официант сдержался, чтобы не дать ему в морду, Ленка до сих пор понять не может. Скорее всего, это делалось нарочно, чтобы смутить Ленку, преподать ей урок — вот ты такая вся гламурная, а влюбилась в неформала, так что терпи. Она терпела, но пелена как будто спала с ее глаз. Она смотрела на него и не могла понять, почему же он так магически действовал на нее в своем родном городке. На прощание он дал ей большой желтый конверт и просил заехать в редакцию научно-популярного журнала отдать корректуру. Ленка почувствовала себя курьером. Конверт взяла, но роману, видно, пришел конец. Ленка вернулась к своему всегдашнему ощущению, что приличной женщине с сердцем и умом говорить с мальчишами-плохишами не о чем.

Мне остается только завидовать. Я сижу вся в ожидании чуда, а его все нет и нет. Правда, мне в залог оставлено перо жар-птицы — голубой камень. Еще немного, и я начну чертить им в воздухе магические знаки.

Звонок от Виктора раздается вечером, когда я уже (еще?) сплю. Я совсем забыла про разницу во времени — с утра жду у телефона, в то время как он, наверно, видит десятый сон. Он коротко рапортует — все идет по плану, представительство его компании в Москве зарегистрировано, недели через две он готов отправить выбранные мною украшения в Москву. Еще две недели они проваляются на таможне, потом — пробирная палата, и можно начинать работать.

Я спохватываюсь и впервые открываю присланный им каталог. Передо мной снова встают волшебные минуты, пережитые в Базеле. Полароидные картинки не дают никакого представления о красоте этих вещей. Я внимательно всматриваюсь в нечеткие снимки и вспоминаю. Вот эта брошь легка как перышко, и вставленные в нее разноцветные сапфиры и бриллианты мерцают как радуга, отраженная в капле росы. А эти серьги сидят на ухе как влитые, подвески на них раскачиваются и позвякивают, как старинные люстры. Кольцо с огромным рубином, густым, как капля крови. Я вижу эти вещи как вживую. Мне даже кажется, что я помню их на ощупь. Но как я буду это продавать? И кому?