Долина Граумарк. Темные времена - Штефан Руссбюльт

Дорн запланировал еще один отвлекающий маневр, очень простой и многообещающий, но глупее всего, что ему доводилось в жизни делать.

— Вы стойте здесь, пока я не подам сигнал, — в очередной раз напомнил он мужчинам, стоявшим рядом с ним. Ответом ему были молчаливые кивки.

Дорн прижался к стене дома, словно кошка, охотящаяся на птицу у водопоя. Стук копыт по мостовой стал громче, он заглушил ритмичный топот шедших за ними людей. Дорн прикинул расстояние до середины улицы и решил, что там шагов восемь. Со своей теперешней позиции он видел лишь маленькую часть переулка. Он ступал на тонкий лед. В поле зрения Дорна появилась голова лошади. Животное пугалось, беспокойно мотало головой из стороны в сторону. Казалось, его большие ноздри чуют беду. Подобно тому, как застыло животное на бегу, так и сердце Дорна пропустило удар. Наемник затаил дыхание. После щелчка всадника лошадь фыркнула и пошла дальше.

Конные проехали мимо переулка, ведущего на задний двор. Один взгляд в сторону — и они заметили бы Дорна, весь хитро продуманный план полетел бы в тартарары. Но оба конника предпочитали смотреть на женщину, пытавшуюся поднять на ноги своего пьяного мужа.

Вот и нужный момент. Дорн вскочил, обнажив свой короткий меч, и, издав громогласный рык, он в четыре огромных прыжка оказался рядом со всадниками. «Как же лошади предсказуемы», — с облегчением подумал он. Стоит их напугать, и вот они уже поворачиваются к тебе, встают на дыбы, лишая всадника возможности нанести удар с лошадиного бока в сторону нападающего.

Дорн нырнул влево, под грудь первого животного, нанес мечом удар по правой задней ноге. Лошадь заржала, к этому звуку присоединились крики и проклятия регориан. Дорн встал между боками лошадей, вонзил свой короткий меч в живот второго всадника на лошади. Все взгляды были устремлены на него: как животного, так и умирающего всадника.

— В атаку! — заревел Дорн, когда раненая лошадь рядом с ним рухнула на бок, погребая под собой еще не раненого всадника. Те регориане, кто еще не обнажил оружие, сделали это сейчас. В тот же миг с обеих сторон улицы на поборников веры набросилась толпа, а за их спинами замкнули баррикаду мулы.

Время было выбрано очень удачно. На миг даже показалось, что регориан просто сметут. Прачки выудили из бочек два длинных кинжала и набросились на одного из мужчин. Пьяный мужчина на ступеньках кабака схватился за копье, замаскированное под шест фонарщика, метнул его в одного из наемников и проткнул его кожаный нагрудник. Картежники оттолкнули в сторону стол, за которым сидели, и, словно обезумев, бросились на мужчин, стоявших к ним ближе всех.

Как раз в тот самый миг, когда регориане оправились от первого шока и собрались дать отпор, за их спинами вспыхнула баррикада из повозок с сеном и старой мебели. Высокие языки пламени тянулись вверх вместе с угольно-черными колоннами дыма, в мгновение ока груженные повозки превратились в непроходимую стену огня. Еще двое регориан умерли потому, что позволили себе отвлечься на спектакль.

Повстанцы набросились на воинов веры, словно муравьи. Они колотили наемников всем, что у них было. Но не всякий удар заставлял врага упасть, не каждый замах заканчивался раной. Теперь-то и стало ясно, что значит иметь настоящий меч и носить хороший доспех.

Дорн видел, как молодой парень со старым бронзовым мечом пошел в атаку на регорианина. Он напал на наемника сзади и изо всех сил нанес ему удар по крестцу. Противник отскочил на два шага вперед, поднял меч и сильно замахнулся, поворачиваясь к нападавшему. Похоже, молодой человек надеялся нанести еще один удар, но прежде чем он успел это сделать, острие меча его противника и перерезало ему горло.

С этого момента начались смерти в их рядах. Добрая дюжина наемников, которые еще не были ранены, взяла себя в руки и встала в позицию. Они стояли по двое, спина к спине, как их учили, кружась, проходили сквозь ряды своих противников. Каждый укол, каждый удар находил цель — отличие от неопытных повстанцев было разительным. Ударить мог каждый, но как только дело дошло до того, чтобы атаковать, блокировать, наносить обманные удары и снова бить — зерна от плевел отсеивались мгновенно. Всего за каких-то два удара сердца от мечей регориан пала добрая четверть повстанцев.

Дорн бросился спасать ситуацию. Он хотел помочь всем одновременно. Его много лет учили не заботиться о жизнях других. Во время битвы существуешь только ты сам и тот человек, которого ты хочешь убить. Времени на то, чтобы погоревать о своих товарищах или же отпраздновать с ними победу после сражения, обычно было более чем достаточно.

Дорн в последний миг поднял короткий меч и блокировал удар меча регорианина. Прежде чем он успел пойти в контратаку, тот уже отвернулся, и товарищ за его спиной попытался уколоть Дорна. Меч вошел точно в промежуток между рукой и грудью, пронзив пустоту, но клинок был настолько широк, что он оставил два глубоких пореза на бицепсе и ребрах Дорна. Прыжок назад спас воина от того, чтобы меч его противника вошел в его живот во время следующей атаки.

«Соберись, — приказал он себе, — ты прекрасно знаком с этой пируэтной тактикой и знаешь, как на нее реагировать».

Он дождался, пока первый регорианин снова не оказался с ним лицом к лицу. Короткий выпад вперед, удар по ногам, пригнуться от встречного удара. Шаг в сторону, противоположную вращению парочки, и вот он уже напротив второго человека. Похоже, этот был еще не готов к тому, чтобы так быстро встретиться со своим противником. Дорн нанес колющий удар от бедра под мышку правой руки, пока мужчина еще отмахивался от атаки сына мельника. Регорианин выронил оружие, второй рукой потянулся к торчащему за поясом кинжалу.

«Работает же!»

Дорн побежал в другую сторону. Крутнулся вокруг своей оси, схватил первого атакующего. Разворачиваясь в противоположную сторону, он вонзил ему клинок в пах. И пока тот падал, Дорн подпрыгнул и вонзил свой короткий меч между плеч мужчине с кинжалом.

Такие двойные упряжки были очень эффективны в сражении против неопытных противников. Постоянная смена позиции быстро сбивала с толку нападающих, а вращение давало преимущество, позволяя сражаться только с одной стороны. Но как только пару разбивали, солдаты теряли защиту и становились легкой добычей.

Дорн увидел, как сын мельника упал под попеременной атакой двух регориан. К нему, пошатываясь, брел еще один повстанец, судя по всему, какой-нибудь писарь или картограф. В ослабевшей руке он сжимал кинжал. В области легких рубашку его залила кровь. Из круглой дыры в ткани катились красные капли. Дорн попытался подхватить его до того, как он упадет, но у тяжело раненного мужчины подкосились ноги. Дорн столкнулся с ним, и писарь вонзил ему кинжал в бедро — либо случайно, либо потому что принял его за врага. Они вместе рухнули на землю. Лежа под умирающим человеком, Дорн пытался встать на ноги.

Шесть регориан все еще стояли на ногах, а добрых две дюжины повстанцев окружили их. Дорн лежал среди воинов веры. Если он сейчас встанет, то станет их следующей жертвой. Численное превосходство по-прежнему было четыре к одному, но, похоже, его соратники подрастеряли свой боевой задор. Возможно, они еще не готовы отдать свою жизнь, а может быть, просто устали.