Рудольф Нуреев. Я умру полубогом! - Елена Обоймина

Вовсе не случайно французская балерина Виолетт Верди, рассуждая о феномене Нуреева и называя его «танцующим существом», «воплощением танца», однажды обмолвилась: «Когда он танцует, женщина рядом с ним воспринимается порой как излишество. Сам по себе Рудольф совершенно самодостаточен». В это легко верится, когда видишь запечатленными рядом с Нуреевым многих из его зарубежных партнерш с их негнущимся корпусом и деревянными руками.

Верди вспоминала, что танцовщик, репетируя очередную балетную партию, не знал снисхождения к самому себе, ставя все новые и новые сложные технические задачи. Вариации, сочиненные им для принца в «Спящей красавице», никто другой, по мнению Верди, исполнить бы не решился. От себя добавим: никто на Западе из балетных исполнителей того времени. Кроме, пожалуй, Эрика Вруна…

«Надо было видеть его на сцене, чтобы влюбиться окончательно и бесповоротно, — признается в своей книге «Непокоренный Нуреев» Ариан Дольфюс. — Он прыгал невероятно высоко, он вращался на огромной скорости, он выполнял лишние пируэты, которых не должно было быть, но при этом заканчивал свою партию с точностью до секунды, и его ноги безупречно вставали в пятую позицию, позицию победителя!»[39].

«Я хочу. Ты должна», — обычно этими словами, произнесенными по-английски, Нуреев конкретизировал творческие задачи, поставленные перед артистами. На репетициях он частенько ругался по-русски. А когда злился на коллег, почему-то называл их «Иванович»: «Ты — Николай Иванович». Поскольку Рудольф и сам никогда не давал себе спуску, он терпеть не мог, когда кто-нибудь рядом с ним ленился или делал что-то не так, непрофессионально.

«Вся моя жизнь в танце…» (Рудольф Нуреев)

— Вы танцуете так, словно на ваших ногах калоши! — кричал он кордебалету «Ковент-Гарден» на одной из первых репетиций «Баядерки».

«На сцене главное — это кордебалет, — признался Рудольф в одном из телеинтервью. — Без него нет и не может быть звезды».

Увы, сказанное не раз подтверждалось на примере различных российских театров оперы и балета, среди которых наиболее печален опыт Большого театра, потерявшего былую славу и мировые позиции, завоеванные десятилетиями.

Иногда артистам было сложно понять выражения Рудольфа, и не только те, что выходили за рамки принятой в обществе лексики (известно, что он допускал на репетициях русский ненорматив, далеко не всегда понятный зарубежным исполнителям).

— Рассардиньтесь! — к примеру, командовал Нуреев кордебалету «Гранд-опера».

— Простите, что? — спрашивали его.

— Не будьте как сардины в банке. Рассредоточьтесь по сцене! — кричал постановщик.

Известны печальные примеры того, как Нуреев, не совладав со своим гневом, останавливал спектакль, когда видел чью-то небрежность на сцене. Произошло это и во время премьеры «Щелкунчика» в «Метрополитен-опера» в 1970 году, когда Рудольф убежал со сцены, не закончив па-де-де из второго акта. Постановка осуществлялась в крайне сжатые сроки — за один день! Нуреева не устраивали декорации, он уже нервничал по этому поводу, а тут еще во втором акте оркестр заиграл в слишком быстром темпе. Партнерше Нуреева Мерл Парк пришлось танцевать, подчиняясь музыке, но Рудольф не захотел последовать ее примеру. Он произнес:

— Стоп, девочка. Давай-ка начнем сначала.

Испуганная Мерл ответила:

— Рудольф, нельзя этого делать, нужно продолжать.

Нуреев подошел к краю сцены и поднял руку, прося дирижера остановиться. Тот сделал вид, что ничего не замечает, опустил голову и продолжал дирижировать. Тогда разгневанный Рудольф ушел за кулисы и оставил свою партнершу одну минуты на три. Было слышно, как он за сценой топает ногами и кричит. В конце концов помощнику режиссера удалось вернуть его к зрителям. После спектакля Нуреев пришел в гримерную к Мерл и извинился при большом количестве свидетелей.

«Молодость классического балета вечна, его богатства неисчерпаемы, нужно лишь потрудиться, чтобы раскрыть их», — говорил танцовщик.

И он трудился, не жалея себя, и требовал того же от всех, кто находился рядом. Причем известность артиста, его «звездность» не имели никакого значения в глазах Рудольфа, если это не было подкреплено профессионализмом. И, наоборот, он всячески поддерживал никому доселе не известных исполнителей, если видел, что они того заслуживают. Именно по его настоянию, к примеру, во время гастролей Национального балета Канады перед зрителями всего мира предстала плеяда молодых танцовщиков и танцовщиц.

Вовсе не случайно имя Нуреева повсюду ассоциировалось с ярким талантом русского танцовщика, который не только покорил весь мир, но и внес в западный балет все лучшее, что было в русском балете. Его спектакли, несомненно, будут жить еще очень долго в театрах всего мира.

Широкую известность приобрела ссора Нуреева с Натальей Макаровой, так же бывшей солисткой Кировского театра и невозвращенкой, капризной и самоуверенной балериной, склонной, по свидетельствам очевидцев, ко всяческим выходкам на сцене и за кулисами не меньше самого Рудольфа. Их первого совместного выступления зрители ожидали долго, и вот оно состоялось, да еще в таком классическом шедевре, как «Лебединое озеро».

Происшествие во время этого спектакля впоследствии интерпретировали по-разному: Нуреев подставил Макаровой подножку; Нуреев толкнул Макарову, и она упала; Нуреев ударил Макарову по лицу… Якобы на следующее утро на пресс-конференции оскорбленная балерина громогласно заявила:

— Я больше никогда и ни за что не буду танцевать с этим человеком!

Между тем никакой подножки и тем более пощечины не было. Просто-напросто Рудольф преподал прекрасный урок зазнавшейся приме, думающей во время танца только о себе, а не о спектакле и партнере. Впоследствии артисты из кордебалета, видевшие всю сцену воочию во время третьего акта балета, рассказывали: «Наташа, конечно, прекрасная балерина, но — как бы это сказать точнее? — она слышала лишь свою собственную музыку. Это была замечательная музыка, но не обязательно именно та, которая звучала в оркестре. И я понимаю, что она привыкла к партнерам, которые безропотно соглашались выполнять лишнюю работу. Рудольф всегда стремился к совершенству, и вполне понятно, что Наташа сводила его с ума своей небрежностью. Выглядело это почти так, будто он гонялся за ней по сцене. И думаю, что в конце концов ему это надоело. Когда она очень красиво прыгнула раньше времени, он просто не стал метаться, чтобы поймать ее, а позволил ей выходить из ситуации своими силами. Естественно, она упала. Ей пришлось принять довольно неэстетичную позу — практически встать на четвереньки. А Рудольф стоял именно там, где должен был стоять, и ждал».

Не случайно один из зарубежных критиков без всякой связи с этой историей вопросил о Макаровой, наблюдая ее выступления на сцене: «Может быть, она глухая?».