Великая война и деколонизация Российской империи - Джошуа Санборн

Эти успехи объяснялись не только причудами фортуны. По всем свидетельствам, Брусилов был хорошим руководителем. В целом, его люди более профессионально взаимодействовали с гражданскими, в результате он пользовался уважением и мирного населения, и руководителей общественных организаций [An-sky 2002: 285]. Но более всего он известен своей способностью умело руководить подчиненными ему офицерами. Он настоятельно требовал, чтобы офицеры хорошо знали своих людей и зоны, за которые те несли ответственность, поэтому моральный дух в войсках был высок [Лемке 2003, 2: 399-408]. Кроме того, обладая заслуженной репутацией командира, который требовал от своих подчиненных – и вознаграждал – знаний и умений, а не знатного происхождения, Брусилов привлек и продвинул множество молодых армейских офицеров, «скромных, хороших специалистов», которые составили костяк «новой российской армии» [Stone 1999:233]. При Брусилове эти люди усердно трудились «как одна семья» и достигали поставленных целей. Это ситуация очень отличалась от других войсковых формирований России [Лемке 2003, 2: 509].

И все же одних знаний и умений было недостаточно, чтобы разрешить фундаментальные дилеммы, с которыми столкнулись наступательные силы на Восточном фронте. Самая главная проблема русского командования была общей для всех военных, независимо от того, на чьей стороне они сражались. Дело в том, что методы обеспечения прорыва противоречили тем, которые требовались для развития последующего успеха [Stone 1999 (1975): 235]. Чтобы прорваться сквозь линии, оснащенные обширной системой глубоких траншей, которые были защищены тремя и более поясами колючей проволоки, отлично расположенными пулеметными гнездами и орудийными батареями, военные стратеги полагали необходимой длительную артподготовку. Согласно исследованиям штаба Брусилова, требовалось либо 400 тяжелых снарядов, либо 25 000 легких, чтобы проделать 50-метровую брешь всего в одном поясе колючей поволоки [Dowling 2008: 42]. Иными словами, нужно было полтора миллиона легких снарядов, чтобы очистить километровый сектор фронта с тремя поясами колючей поволоки, прежде чем нанести удар по живой силе и вооружению противника. Но обеспечить столь мощный обстрел было невозможно. Запасы амуниции русских войск существенно увеличились, но не до такого уровня, в любом случае «второстепенный» Юго-Западный фронт не мог получить крупных резервов и боеприпасов. Когда командующий 9-й армией генерал П. А. Лечицкий написал Брусилову, сколько ему нужно снарядов исходя из расчетов штаба Брусилова, то затребовал 7800 тяжелых бомб и 300 000 легких «гранат». Брусилов ответил, что «теоретически подсчеты снарядов верны, но на практике это не обсуждается». Такого количества снарядов просто не было, и даже если бы они имелись, орудия не смогли бы столько отстрелять. Таким образом, армиям приходилось строить планы исходя из имеющегося количества. «Другого пути нет»[227].

Помимо этого, даже если бы снарядов и орудий было в достатке, такая бомбардировка указала бы даже самым недалеким командирам противника точное место готовящейся атаки и дала возможность увести войска на безопасную линию окопов, а также подготовить резервы для контратаки после окончания первой стадии сражения. В самом деле, учитывая превосходство немцев в воздухе и общую эффективность их разведки, немецкие и австрийские командиры часто могли сказать, откуда будут атаковать русские, еще до начала боя.

Подобные атаки не всегда были тщетны, и русские командиры отлично это знали. Весной и летом 1915 года русские войска были разгромлены при помощи как раз такого плана, и он сработал потому, что их укрепления были плохого качества, не хватало снарядов, чтобы обеспечить ответный огонь по вражеской артиллерии или нанести серьезный урон наступающим силам противника, а еще потому, что русские неумело использовали свои резервы. Сражения у Стрыпы и озера Нарочь показали генералитету, что немцы и австрийцы не так уязвимы, как русские в прошлом году, поэтому большинство генералов полагало, что только колоссальное превосходство в снарядах, выпущенных по небольшому участку фронта с четко определенной стратегической целью, может принести возможный успех.

Однако Брусилов понимал, что тактика, впервые примененная французами в прошлом сентябре, дает определенную надежду. Для так называемых атак Жоффра в Шампани требовалось придвинуть окопы как можно ближе к линии вражеского фронта и использовать краткую артподготовку, чтобы прикрыть наступление пехоты. Эти атаки достигали ограниченных целей, однако Брусилов и его штаб видели возможности для более широкого их использования. Если бы можно было немедленно нанести удар по всей линии фронта, появилась бы возможность, по крайней мере, нанести урон вражеским резервам. Кроме того, было понятно, что линия фронта не обладает одинаковой прочностью на всех участках. Сложнее было осознать, что слабые места фронта даже в теории нельзя указать «на карте в штабе». Вместо этого, как указывал Брусилов своим командирам, планы нужно строить «на месте атаки, вместе с пехотой и артиллерией, которым предстоит его выполнять»[228]. То есть успешные командиры должны были доверить офицерам, находившимся ближе всего к месту сражения, принимать ключевые тактические решения. Будучи свидетелем того, как немцы добивались успеха с помощью децентрализованных ударных подразделений, Брусилов принял на вооружение метод противника [Feldman 1968: 536].

Этот новый подход был заслугой не одного Брусилова. Ставка, планируя летнюю кампанию, также решила не раскрывать целей операции. Алексеев дал русским войскам задание разрушить оборону противника и нанести ему урон, однако не указал средства проведения операции [Ростунов 1976:292]. Когда Лечицкий пожаловался, что приказы Брусилова не имеют конкретной цели и, следовательно, не способны обеспечить стратегический успех, Брусилов ответил: «Заранее предрешать, будет ли удар серьезным или нет, – нежелательно. Лишь бы удар был правильно подготовлен, правильно нанесен… Не всегда численное превосходство решает дело, умение и счастье – элементы серьезные»[229].

План Брусилова не опирался на слепую удачу. Просто Брусилов признавал, что удача в определенный момент может сыграть свою роль. Было не менее важно, чтобы «удар был правильно подготовлен». Весь апрель и май Брусилов усердно работал над подготовкой своих войск к наступлению и даже строил модели австрийских позиций, чтобы использовать их для учений за линией фронта [Dowling 2008: 44-45]. В мае, когда атака автрийцев на Итальянском фронте заставила итальянских дипломатов отчаянно просить партнеров по коалиции ослабить давление на их силы, приготовления ускорились. Российское руководство, включая царя, с пониманием отнеслось к этой просьбе и решило возможно скорее усилить военную активность на Юго-Западном фронте. Брусилов был к этому готов. Несколькими неделями ранее он дал право выбирать подходящие участки для атаки офицерам на местах, а сам начал активно объезжать позиции, оценивая выбор и подготовку. Офицеры приказали во многих местах передвинуть окопы на 100 метров от австрийских позиций и выстроили блиндажи для резервов у линии фронта. Штаб Брусилова рассчитывал на эффект неожиданности и в то же время понимал, как трудно полностью контролировать