Великий перелом - Дмитрий Шидловский

— Положим. Но, однако же, не стоит ли отложить этот вопрос до созыва Учредительного собрания?

— Времени нет, Александр Федорович, — отрезал Чигирев. — Чтобы сохранить демократию, иногда надо становиться диктатором.

— Ладно, что у нас дальше? «Декрет о правах народностей России». Это бомба, Сергей Станиславович. Вы понимаете, какую бурю поднимете? Вы хотите дать невероятные права народностям России. Это скандал. Никто не спорит с тем, что Россия должна быть федеративной республикой. Но вы же фактически соглашаетесь с созданием отдельных государств. Я еще понимаю ввести местные языки в школьную программу. Но вести на них преподавание, сделать их «вторыми государственными» в границах национальных образований — это, знаете ли, слишком. Что же у нас, Киев, мать городов русских, по-украински заговорит? А Эстляндская республика? А Латвийская республика? Как вы такое выдумали? Таких стран в помине никогда не существовало! Я еще понимаю — Польша и Литва. Но ведь если им дать права, которые вы предлагаете, они же сразу соберут свои сеймы и провозгласят независимость. А корейское население Приморья? Россия позволяет им жить на своей территории! Что же, им еще в ноги за это кланяться прикажете?

— Интересно! Значит, эстляндские и латышские стрелки могут воевать за Россию с внешним врагом, но Эстляндия и Латвия не готовы самостоятельно управлять своей жизнью? — усмехнулся Чигирев. — Обязательно генерал-губернатор из Петербурга нужен. Те права, которые я предлагаю дать Литве и Польше, значительно меньше тех, которыми уже больше сорока лет наделена Финляндия. В документе не идет речи о собственной валюте, внутренних границах и таможне. Но если народы созрели для обретения своей государственности, то удержать их мы можем, только удовлетворив экономические интересы. Насилие приведет лишь к радикализации националистических настроений на окраинах. И украинцы Уже вполне готовы создать украинское государство. Что же касается корейцев, о которых вы говорите, что «Россия позволила им жить», то они обитали в Приморье задолго до встречи с русскими первопроходцами. Если мы оставим народы бесправными, все они как один встанут на сторону большевиков, ведь только большевики провозгласили право наций на самоопределение. И если мы при этом начнем бороться с большевизмом, то окажемся для инородцев такими же поработителями, как любой из монархов, Напротив, предоставление широких прав национальным меньшинствам сделает эти меньшинства союзниками России как на Балканах, так и в Азии.

— Но поляки, скажем, отделятся непременно.

— Допускаю. Допускаю, что отделятся даже и финны. Но, если на то пошло, они в любом случае уйдут. Невозможно силой удержать того, кто не хочет жить с тобой под одной крышей, проще отпустить его и стать ему другом. Тем более что экономическую зависимость Финляндии и Польши от России решениями парламентов не отменить. Мы еще годы и годы сможем использовать это преимущество в своей внешней политике.

— Так-то оно так, — протянул Керенский, — но государственники нас за такие декларации сожрут.

— Они и так будут бороться против нас. В Думе, в Учредительном собрании. Может быть, даже попробуют организовать еще один переворот. Отобьемся, Бог даст. С Корниловым справились.

— Ваша правда, — вздохнул Керенский. — Мне, кроме всего прочего, недавно доложили, что есть случаи продажи офицерами оружия большевикам. В деле замешаны даже офицеры из охраны Зимнего дворца.

— Поэтому вы должны подписать документы, — с напором произнес Чигирев. — Иначе нынешний эксперимент по введению демократии в России будет провален.

— Я, право, не знаю, может, есть более мягкий вариант, — с сомнением проговорил Керенский.

— Есть только более жесткий вариант. — Чигирев, уже не стесняясь, давил на Керенского. — Послезавтра большевики возьмут Зимний дворец. Они продекларируют все, что я предлагаю вам ввести сейчас. Только продекларируют, но это обеспечит им поддержку широких масс. Они соберут Учредительное собрание и тут же его разгонят. Они пообещают мир, отдадут немцам Украину и Прибалтику, но мира не будет. Будет гражданская война. Они пообещают народу землю, но отберут сначала хлеб, а потом и саму землю. Они пообещают нациям право на самоопределение, но соберут их в такую державу, что Российская империя покажется либеральной. На семьдесят два года сама идея либерализма будет изгнана из России, и тирания, которая восторжествует в стране, заставит ужаснуться дух самого Ивана Грозного.

Керенский изумленно посмотрел на собеседника.

— Сергей Станиславович, как такие страшные картины будущего могли родиться в вашем мозгу?

— Подписывайте, Александр Федорович! — рявкнул Чигирев. — Подписывайте, или эти картины начнут преобразовываться в реальность уже послезавтра.

Керенский застыл. На лице его отразилась тяжелая внутренняя борьба.

В камине тихо потрескивали дрова. Тьма окончательно поглотила за окном последние остатки дневного света.

Внезапно орудийный выстрел донесся откуда-то со стороны Адмиралтейства, заставив зазвенеть оконные стекла.

— Что это? — встрепенулся Керенский.

— Черт его знает, — фыркнул Чигирев. — Наверное, артиллеристы стрельбы проводят. Я потом выясню. Подписывайте, Александр Федорович, времени уже практически не осталось.

Керенский обеими руками взъерошил волосы на голове:

— Вы уверены, что другого выхода нет?

— Уверен.

— Но если вы ошибаетесь…

— Я уйду из правительства. Я уйду из политики, Я разделю с вами всю ответственность. Но я не ошибаюсь, Александр Федорович. К сожалению, не ошибаюсь.

— Ладно. — Керенский нерешительно взял в руки перо и обмакнул его в чернильницу. — Но если вы ошибаетесь…

Дверь кабинета отворилась.

— Какого черта без доклада! — вскинулся Чигирев и застыл в оцепенении.

Прямо перед ним, держа в правой руке маузер, стоял Крапивин. На нем была полковничья форма без знаков отличия и портупея с деревянной кобурой.

— Что происходит? — изумленно проронил Керенский.

— Извините, что помешал, — насмешливо произнес Крапивин, — но мне кажется, что ваше время испекло. Именем Совета рабочих и солдатских депутатов вы арестованы, гражданин Керенский и гражданин Чигирев.

Чигирев тяжело опустился в гостевое кресло и обхватил голову руками.

— Что вы себе позволяете?! — вскричал Керенский, вскакивая.

— Кончилось ваше время, кончилась ваша власть, — объявил Крапивин, широко распахивая двери.

Тяжело грохоча ботинками, в кабинет ввалились десять матросов Балтфлота и окружили арестованных, нацелив на них винтовки.

Керенский растерянно посмотрел на Чигирева.

— Я действительно ошибался, — печально произнёс историк. — Я думал, у нас есть еще время.

— Это переворот?! — воскликнул Керенский.

— Это революция, — объявил Крапивин. — Обыскать арестованных!