Сестра моя – смерть - Надежда и Николай Зорины

– Как это обошлось? Кто-то спугнул?

– У меня был газовый баллончик, – соврала я и обрадовалась своей находчивости: если ему вздумается ко мне приставать, пусть знает, что защитить себя смогу.

Ехали мы никаких не десять минут, а гораздо дольше, и все какими-то незнакомыми улицами. Чем дальше, тем больше это начинало меня беспокоить – я совершенно не узнавала города.

– Ну вот и приехали! – Водитель завернул во двор какого-то чужого дома. – Мира, семьдесят пять, как заказывали.

Он морочит меня! Он меня морочит. Он просто шутник. Ничего страшного не происходит. Спокойно выйти из машины, не подавая виду, что что-то не так. Расплатиться и выйти.

Я сунула руку в карман, на секунду испугавшись, что денег там не окажется. Слава богу, все в порядке: стольник и еще пятьдесят рублей. Но за свои шутовские услуги водитель категорически отказался брать плату.

– Что вы, я ведь не извозчик! Тем более мне почти по пути, я и не отклонился от курса.

Не извозчик, что и говорить! Я вывалилась из машины – с ногами было все так же плохо.

– Вам помочь?

– Нет уж, спасибо. Вы и так уже помогли.

Он почему-то не трогался с места. Не обращая больше на него внимания, я поковыляла по дворовой дорожке. Надо было выйти на улицу, сориентироваться, где я нахожусь, и в соответствии с этим вызвать такси.

… Если бы я знала, какое страшное открытие меня ожидает, осталась бы, где была, не тратила силы, бросилась бы на асфальт и не сдвинулась с места. Улица, на которую завез меня водитель, была улицей Мира. Дом, к которому он меня доставил, был домом семьдесят пять. Мира, семьдесят пять – мой адрес. Это Мира, семьдесят пять, я вижу впервые в жизни.

Я сошла с ума? Или все еще сплю: в лесу под деревьями, в кресле в соседстве с повешенной, в машине своих похитителей? Мир разрушился, мир потерял голову, я не узнаю этого обезумевшего мира. А бороться с ним мне не по силам. Искать выход мне не по силам. Да элементарно передвигаться мне больше не по силам.

И все же останавливаться нельзя. Я буду двигаться вперед – все идти и идти по незнакомой, чужой улице Мира, пока не упаду. Жаль, поспешила избавиться от своего лесного костыля, с ним идти было бы легче.

Я шла как во сне или в тяжелой болезни. Сознание то и дело давало сбои. Время от времени я совершенно забывалась, только механически переставляла ноги. Куда я иду, зачем? Не знаю, не знаю, но это не важно, не нужно задавать себе мудреных вопросов и уж тем более нельзя искать на них ответы: я иду низачем и никуда, я иду для того, чтобы идти. Я иду потому, что никогда в жизни не верила, что линия горизонта – воображаемая линия, я всегда твердо знала, что там другой мир, лучше и интереснее нашего. В тот, другой, мир мне и нужно попасть: тот, другой, мир – потерянный рай моей жизни.

* * *

Я проснулась в постели, над головой – потолок, под пуховым одеялом тепло и приятно. Кошмар кончился. Я вернулась к себе – это главное. Можно снова уснуть, можно встать, сварить кофе. Оказывается, все эти полгода несчастной моей жизни я была счастлива. Нужна была основательная встряска, чтобы это понять. Теперь поняла и излечилась. Я молодая, здоровая, красивая женщина, только круглая дура – лишь дура могла жить так, как жила я эти полгода: не жила, а спала, неудивительно, что в конце концов доспалась до кошмара. Этот кошмар мне был дан в назидание.

Я сладко потянулась, перекатилась на бок, откинула одеяло. Я спала одетой? А брюки-то какие грязные! Как я могла завалиться в постель в грязных брюках?

Настроение сразу испортилось, уверенность в том, что все благополучно закончилось, стала стремительно улетучиваться.

Она улетучилась окончательно, когда я подняла голову и осмотрелась: квартира, в которой я находилась, была не моей квартирой.

Чужая квартира в чужом городе – логическое продолжение кошмара, зрелая стадия болезни – моей или мира. Бессмысленно восстанавливать цепочку событий, которые привели меня сюда – ничего это не даст, по опыту знаю. Что со мной происходит, все равно не понять. Придется приспосабливаться к новой своей ипостаси.

Только страшно очень. Страшно не понимать.

Ничего, приспособлюсь!

Окончательный диагноз, впрочем, ставить рано. Как знать, может, все еще не так и плохо, может, у этой квартиры найдется хозяин, который объяснит, как я здесь оказалась, и объяснения эти будут вполне приемлемы. Надо просто подняться и разыскать хозяина. Возможно, он на кухне, варит кофе, ожидая моего пробуждения.

Я поднялась, постояла, ноги держат. Сделала шаг, другой – я отлично могу ходить. Вышла из комнаты в прихожую, прикинула, где может быть кухня. Квартира однокомнатная, вроде моей.

На кухне никого не оказалось. Во всей квартире никого не оказалось. Хозяина нет. В прихожей на вешалке висит моя куртка – вся в грязи, как и брюки. Под порогом стоят мои туфли, тоже грязные. А хозяина нет.

Я проснулась в чужой квартире. Я живу в чужой квартире. Я чей-то чужой кошмар, вроде Любы.

Зеркало! Мне нужно зеркало!

Зеркало нашлось в ванной – огромное, во всю стену. Зеркало отразило меня, Алену Озерскую, какой я себя помню, только очень грязную и испуганную. Вымыться, успокоиться – и буду как прежде. Не знаю, имею ли я право воспользоваться ванной? Наверное, имею, раз здесь живу.

Возможно, так думала и Люба, когда брала мой халат и мое полотенце. Она была права, я просто тогда не понимала: вещи, среди которых ты поселился, – твои вещи.

И все-таки ванну принимать я не стала, хоть и очень хотелось, наскоро вымылась под душем, вороватым движением выдавила на ладонь немного шампуня – я не сделалась еще вполне чужим призраком, мне все казалось, что совершаю нечто незаконное. Но преодолеть отвращение к грязной своей одежде не смогла, завернулась в хозяйский халат, он висел рядом с полотенцем, на вешалке.

Ну что? Пора идти за цветами?

Я начинаю понимать Любу. Вполне, вполне начинаю понимать. Я тоже хочу подружиться с хозяином – хозяйкой – и чтобы кошмар закончился праздником.

Как просто стать тенью!

В чужом халате мне было уютно. Нравился запах, исходящий от него, – стирального порошка и какой-то незнакомой туалетной воды – скорее мужской, а впрочем, может, и женской. По туалетным принадлежностям тоже невозможно было определить, мужчина здесь живет или женщина. Бритвенный станок, крем до и после бритья, помазок, безусловно, указывали на присутствие мужчины, но, возможно, это приходящий мужчина.

Я прошла на кухню. Нашла кофе, нашла сигареты, включила электрический чайник. Открыла форточку, закурила. А здесь, в этой чужой квартире, мне совсем неплохо. Во всяком случае, лучше, чем в лесу. Что ощущала Люба, когда обнаружила себя в моей квартире? Тоже, наверное, сначала испугалась, а потом потихоньку освоилась.

Чайник закипел. Я сделала кофе, закурила новую сигарету. Прижалась боком к батарее – успокаивающее тепло заструилось по телу. Давно мне не было так хорошо, так покойно. Все сидела бы и сидела на этой чужой кухне. Мне нужен отдых, я его заслужила. Немного тревожно оттого, что неизвестно, как примет меня хозяин, но хорошо. Так хорошо, что не хочется думать, как и почему я здесь оказалась.