Совесть королям - Мартин Стивен

Бородка и усы Шекспира были еще довольно густы, но не слишком ухожены. На шее — модный накрахмаленный воротник с двумя свисающими полосками кружев. Толстоватый нос, широко посаженные глаза. Любитель выпить, отметил Грэшем, с сеткой капилляров на носу и щеках. Впрочем, какой актер не любит спиртного?.. Руки с длинными костлявыми пальцами. Зачем, скажите на милость, человеку его возраста носить серьгу в левом ухе? Такое к лицу юному щеголю, а никак не стареющему лицедею.

— Вы не соблаговолите объяснить мне, почему двум… каменотесам… понадобилось ломать дверь, чтобы увидеть меня? — спросил Шекспир и потянулся за кубком, стоявшим на заваленном бумагами столе. Прежде чем Шекспир понял, что происходит, Джейн, имевшая богатый опыт общения с Беном Джонсоном, подлила в него вина из кувшина. Благодарно кивнув, хозяин комнаты взял из ее рук кубок и сделал глубокий глоток.

Внешне он вроде бы успокоился, решил Грэшем. Впрочем, расслабляться пока еще рано. Манион вопросительно посмотрел на хозяина. Надо быть начеку, сделал он вывод, уловив во взгляде сэра Генри легкую настороженность. В комнате по-прежнему ощущалась аура страха, хорошо знакомая им обоим.

— Позволительно ли будет нам присесть? — вежливо осведомился Грэшем. В комнате стояло еще одно кресло — не менее роскошное, чем то, в котором устроился хозяин комнаты, а также несколько дешевых стульев.

— Чувствуйте себя как дома, — ответил Шекспир. Его взгляд скользнул по сэру Генри, затем по Маниону и Джейн.

— Меня зовут Генри Грэшем.

— Сэр Генри Грэшем… Мне известно ваше имя, — отозвался Шекспир. — Я помню его в связи с одной давней историей, о которой мне, похоже, никогда не позволят забыть. Теперь меня зовут Уильям Шекспир. Не Уильям Холл. Как поживает сэр Уолтер?

— Заточен в тюрьму. Потерял большую часть своих поместий. Пребывает в неволе по ложному обвинению, выдвинутому против него негодяем, лишенным каких-либо моральных устоев. По-прежнему зол. Впрочем, как и я. — В голосе сэра Генри послышалась угроза.

Шекспир, начавший было обретать спокойствие, явственно уловил намек и выпрямился в кресле.

— Вы ведь обещали не применять насилия, верно?

— Верно, обещал. По крайней мере, пока, — ледяным тоном произнес сэр Генри.

Шекспир моргнул, затем заговорил снова:

— Вы часто ходите в театр. Ведь это на вас напали во время недавних беспорядков в «Глобусе». С тех самых пор вся моя труппа только и делает, что говорит о вас. Вы ведь выполняете поручения его величества короля, верно? Неужели его величество приказал убить меня? — В голосе Шекспира проступило ранее сдерживаемое напряжение. Оно выдало себя легкой картавостью деревенского мальчишки, что, впрочем, не вызывало неприязни. Просто акцент уроженца сельской Англии.

С какой же стати драматург считает, что король Англии и Шотландии способен отдать приказ о его убийстве?

— Мне никто не приказывал убивать вас, — попытался развеять его сомнения Грэшем.

— Тогда чего вы хотите? — спросил Шекспир. Его голос был подобен хрусту льда под ногами, льда, который в любую минуту может дать трещину.

— Поговорить с вами, — ответил сэр Генри. — А если вы угостите вином моего слугу, он перестанет буравить взглядом мой затылок.

— Не будете ли вы так любезны, леди Грэшем?.. — произнес Шекспир, приглашая Джейн наполнить кубок для Маниона. Тот с довольным видом принял предложенное вино и залпом выпил.

Да он настоящий дамский угодник, подумал Грэшем. От него не скрылась широкая, слегка ненатуральная улыбка, какой драматург одарил его жену. Этот Шекспир весь состоит из контрастов. Безумная улыбка актера, пьяницы, волокиты, человека, искусно пользующегося самыми разными масками, за исключением той, которую можно назвать естественным выражением лица. Признаки беспутной жизни вроде сетки капилляров на лице, какая обычно бывает у тех, кто злоупотребляет спиртным. И вместе с тем явные свидетельства процветания — прекрасное дорогое кресло, немалой цены кубок, изящные драпировки на стенах, все признаки материального, а отнюдь не артистического успеха! И практически полное отсутствие книг — лишь два или три жалких томика на полке, зато стол завален какими-то листами. Но где же тогда перо и писчая бумага? И заметьте, никаких чернильных пятен на длинных костлявых пальцах.

На мгновение в комнате повисла тишина. Не выдержав пристального взгляда сэра Генри, Шекспир отвел глаза.

— О чем вы хотели бы поговорить со мной? — спросил он.

— Мне поручено расследовать дело об исчезновении неких документов. Об этом меня просили недоброй памяти лорд Сесил, сэр Эдвард Кок и, насколько я понимаю, сэр Томас Овербери. — Интересно, чье имя заставило Шекспира содрогнуться? Драматурга била дрожь, не заметить которую было невозможно. — Теперь мне известно гораздо больше фактов, нежели в самом начале. Например, оказывается, Кит Марло вернулся в Англию и намерен совершить несколько убийств.

Рука Шекспира резко дернулась. Кубок упал со стола и покатился по полу. Вот оно! Кажется, теперь понятно!..

Шекспир не был толст, скорее, полноват. За последние годы он заметно оброс жирком, отчего фигура его расплылась вширь, черты лица разгладились. Дернулась рука — всколыхнулось брюшко. Вот они, беспутные вечера, проведенные в тавернах! Такое не проходит бесследно даже для великого драматурга, подумал Грэшем.

— Чего я не знаю, так это того, какое отношение рукописи, якобы вышедшие из-под пера мастера Уильяма Шекспира, имеют к этой весьма сложной и противоречивой фигуре. Я был бы вам крайне признателен, если бы вы ввели меня в курс дела.

— Надеюсь, вы не станете убивать меня? Или пытать? — На сей раз голос Шекспира прозвучал скорее печально, нежели испуганно или недоверчиво. Что это? Игра или подлинные чувства? А может, этот человек давно утратил способность отличать лицедейство от обычной жизни?

— Если выяснится, что именно вы ввергли меня и мою семью в смертельную опасность, то я без колебаний убью вас или подвергну пыткам. Если вы расскажете всю правду, я не стану делать ни того ни другого.

Эти слова Грэшем произнес с поразительным спокойствием. Джейн тотчас вспомнился шпион, сумевший несколько лет назад под видом слуги внедриться в их дом. Сэр Генри приказал бросить его в подвал, в комнату с каменными стенами, залитую водой, из которой было невозможно сбежать. Предатель, разумеется, во всем признался, после чего ему в назидание аккуратно переломали ноги. Никто не смеет предавать сэра Генри. При воспоминании об этой истории Джейн передернуло от отвращения. Неужели можно знать о человеке одновременно так много и так мало?

— Сколь простой, однако, представляется шпиону жизнь! — возмущенно воскликнул Шекспир. Еще одна роль, еще одна возможность полицедействовать. Роль разъяренного, исполненного негодования человека, причем сыгранная довольно неплохо, как отметил Грэшем. На сей раз Шекспир посмотрел сэру Генри в глаза. — Вы утверждаете, что не станете убивать или пытать меня, если я расскажу вам всю правду. Однако если я выложу все, что мне известно, найдутся и такие люди, которые без жалости расправятся со мной.