Последние из Валуа - Анри де Кок

– Стало быть, он спрятал там свою кубышку?

– В тот вечер я решил, что на следующий день обязательно выясню, что именно Клод Тиру перенес в грот, но приготовления к празднику и последовавшие за ними печальные события не позволили мне претворить мой план в жизнь. И все же, когда, наряду со всеми, из уст дез Адре я узнал, что нашего господина предал не кто иной, как Клод Тиру, который в качестве компенсации за свою измену получил тысячу золотых экю, я уже не сомневался – как, полагаю, не сомневаешься сейчас и ты, Тартаро, – что предатель переносил в грот именно это золото.

– По-моему, это очевидно.

– Тысяча экю – неплохие деньги. По милости барона дез Адре наша дорогая госпожа стала нищей. Вернуть ей былое богатство мы, конечно же, не в силах, но можем по крайней мере хотя бы попытаться сделать так, чтобы до воссоединения с мужем она ни в чем не знала нужды… Что ты на это скажешь, Тартаро?

– Откровенно говоря, господин Альбер, ваша идея мне весьма по душе.

– К тому же и тебе, мой друг, для поездки в Париж понадобятся какие-то деньги.

– Брр!.. Мне вполне хватит и пяти пистолей!

– Но тебе нужна будет лошадь…

– Вы полагаете?

– Черт возьми, неужто ты намерен пройти сто сорок льё на своих двоих?

– Сто сорок льё! Да уж, пожалуй, такая прогулочка меня изрядно вымотает, да и к тому времени, как я доберусь туда, господин граф вполне может и один поквитаться со всеми этими негодяями!

Беседуя подобным образом, паж и солдат, которые пробрались в парк через некую знакомую им дыру в ограде, подошли к гроту.

Гроту природного происхождения, подобному тому, что существовал когда-то в нескольких льё от Ла Мюра, в деревушке Бальм, разве что более глубокому.

Не вдаваясь в подробности, скажем, что по прошествии получаса тщетных поисков, когда Альбер потерял уже всякую надежду, Тартаро обнаружил наконец то, что он назвал кубышкой – заключенная в железный ларец, она была спрятана под огромный камнем, приподнять который гасконцу удалось не без труда.

Ключа при ларце не оказалось, но друзья обошлись и без такового: солдат вскрыл замок при помощи лезвия кинжала. При свете фонаря они смогли вдоволь насладиться созерцанием тысячи золотых экю, потрогать их, пропустить сквозь пальцы.

Но вскоре первое побуждение радости – радости, вызванной тем, что их поход увенчался успехом – прошло, и, захлопнув крышку сундучка, паж и солдат обменялись красноречивыми взглядами.

Натурам добрым и искренним свойственны схожие чувства.

– О чем думаешь, Тартаро? – спросил паж.

– О чем я думаю? – переспросил солдат. – Да вероятно, о том же, о чем думаете и вы сами. Когда знаешь, что эти деньги принадлежали предателю, что они стоили жизни десяткам достойнейших людей, скорее испытываешь желание бросить их в воду, нежели распихать по карманам, потому что тебе кажется, что они приносят несчастье.

Альбер кивнул в знак согласия.

– Ты прав, Тартаро, эта наша находка – не из лучших. Только сейчас я понял, почему мне так не хотелось приходить сюда. В глубине души я всегда знал, что, найдя эти деньги, мы отнюдь не обрадуемся. И все же возьми этот сундук, друг мой. Завтра утром передадим его мадемуазель Бланш – пусть она решает, как нам быть с этим золотом.

Рано утром, едва Бланш проснулась и привела себя в порядок, паж и солдат явились в ее комнату и, поставив перед ней ларец, в двух словах рассказали всю эту мерзкую историю.

Девушка выслушала их с серьезным видом и, когда они закончили, провела рукой по золотым монетам и со вздохом промолвила:

– Так вот почему человек, которому мы никогда не сделали ничего плохого, нас предал.

Немного помолчав, она повернулась к Альберу и Тартаро.

– Что ж, это золото – ваше, мои друзья, так как именно вы его нашли. Я не признаю за собой никаких на него прав. Зачем вы принесли мне его?

– Вам оно не нужно, мадемуазель? – спросил Альбер.

– Нет.

– И вы отдаете его нам? – сказал Тартаро.

– Нет, не отдаю, потому что оно и так уже принадлежит вам, но оставляю.

– И вы ничего не будете иметь против того, чтобы мы поступили с ним так, как нам заблагорассудится?

– Конечно нет. Но вы что намерены с ним сделать?

– Господин Альбер полагает, – ответил солдат, – и я разделяю его мнение, что украденные деньги никогда не идут впрок, поэтому с вашего согласия, мадемуазель, вы собираемся бросить этот клад в реку, как бешеного пса… Пойдемте, господин Альбер.

– Подождите! – воскликнула девушка.

И, сердечно улыбнувшись солдату и пажу, продолжала:

– Вы славные люди. Я и сама должна была понять, что вам, как и мне самой, это золото внушает лишь ужас и отвращение. Нет, не выбрасывайте это золото. Мы пустим его на благие цели; я сама этим займусь. Пока мой достопочтенный супруг будет мстить за пролитую кровь, я – пусть это страшное преступление и лишило меня всего, что я имела – хочу, чтобы каждый мой шаг оставил на этой земле след, который принес бы радость простым людям.

Альбер и Тартаро захлопали в ладоши.

– А что, это мысль! – воскликнул Альбер. – Как добрая волшебница, нет, скорее, как добрый ангел, мадемуазель, вы станете ходить по вечерам по окрестным деревням и раздавать это золото беднякам. Господь благословит вас!

– Да и вам, Тартаро, – заметила Бланш, – для вашей поездки понадобятся деньги.

– Вот и я твержу ему о том же, – сказал паж. – Прежде всего ему нужна лошадь…

– Не вижу ничего плохого, – продолжала молодая графиня, – в том, чтобы вы потратили сотню экю на…

– Ни сотни! Ни пятидесяти! Ни десяти! Ни единого! – перебил ее Тартаро. – Брр!.. Говорю же вам: это золото жжет мне ладони!

Тартаро хлопнул себя по лбу: на него снизошло озарение.

– Впрочем, есть у меня одна мыслишка, – сказал он, – и если госпожа графиня позволит…

– Разумеется, – ответила Бланш. – Даже не зная, что это за мысль, я ни секунды не сомневаюсь, что она – из числа самых достойных.

– Спасибо! Но который час? Семь. Я должен идти. Часа в два-три пополудни вернусь с лошадью. И с деньгами. До скорого.

Мысль, пришедшая в голову Тартаро, заключалась в том, чтобы эти деньги одолжить. Но у кого? У отца Фаго, черт возьми! Разве не получил отец Фаго от спасителя и друга Филиппа де Гастина полный золота кошелек и теперь, по его собственным заверениям, не знал, что с ним делать? Отец Фаго, рассуждал гасконец, определенно не откажет верному слуге графа в небольшой сумме, которая позволит ему воссоединиться с его господином. Эти уж деньги точно не принесут несчастья!

Жан Крепи, явившийся в полдень в Лесной домик, рассказал обитателям последнего об увенчавшемся полным успехом демарше Тартаро.