Семь грехов памяти. Как наш мозг нас обманывает - Дэниел Шектер

Салтен заручился поддержкой признанного эксперта по внушаемости детских воспоминаний – доктора Мэгги Брук из Университета Макгилла в Монреале. Доктор Брук утверждала, что содружество обязано провести новый суд над Шерил, потому что новое исследование внушаемости детей прямо свидетельствует: возможно, именно методы допроса, примененные в беседах с детьми из «Вересковой пустоши», заставили тех дать ложные показания. Краткое заключение, которое Джеймс Салтен прислал мне в апреле, подтвердило, что доктор Брук справедливо трактовала результаты нового исследования и его вероятную связь с виной или невиновностью Шерил Амиро ле Фо. Двадцать девять исследователей с подтвержденными полномочиями в сфере изучения памяти, в их число входил и я, поставили под заключением свои подписи.

Большая часть представленных в нем доказательств была получена после поразительно ярких проявлений неоспоримой и ясно выраженной внушаемости в воспоминаниях детей о том, что им довелось испытать. С начала XX в. ученые показали, что наводящие вопросы могут исказить отчеты детей о прошлом – иногда сильнее, чем у взрослых. Но до 1990 г. почти во всех этих исследованиях рассматривались дети постарше, а воспоминания дошкольников были предметом споров только в деле «Вересковой пустоши» и в других подобных случаях. На момент осуждения Амиро было всего несколько исследований внушаемости дошкольников – таких, где возраст исследуемых детей совпадал с возрастом тех, кто свидетельствовал против семьи Амиро. Кроме того, первые исследования были посвящены тому, можно ли внушить детям память о мелких деталях происшествия, если задавать им заведомо неверные вопросы[240]. Например, детей спрашивали, каким был цвет волос у мужчины, приходившего к ним, хотя на самом деле тот был лысым, – и тех, кто «помнил», что у гостя были черные волосы, считали внушаемыми. Но исследования такого плана далеки от того, чтобы определить, могут ли наводящие вопросы внушить детям ложную память о целом событии, которого на самом деле никогда не было.

В том, что касалось дела Амиро, Салтен и Брук прежде всего тревожились насчет бесед, которые с воспитанниками «Вересковой пустоши» проводила детская медсестра Сьюзен Келли. Никто из детей не говорил родителям о каком-либо жестоком обращении. Изначально они отрицали, будто им хоть кто-то причинил вред. О жестокостях стали узнавать только после того, как детям устроили допросы родители, полиция, Келли и все прочие (встревоженные после случая, когда один ребенок устроил сексуальные игры с двоюродным братом). Это наблюдение – ключевое: новое исследование показало, что спонтанные воспоминания детей точные, а вот если заставить их отвечать на конкретные вопросы, то картина, скорее всего, исказится. В исследовании 1996 г. детей в возрасте от двух до пяти лет спрашивали о лечении, которое они только что прошли в отделении неотложной помощи. Исследователи выяснили: когда детям задавали открытые вопросы, те рассказывали обо всем точно и подробно[241]. Но когда вопросы были конкретными – «Где ты поранился?» – доля неверных воспоминаний резко возрастала: с 9 % (при открытых вопросах) до 49 % (при конкретных).

Брук отметила, что в беседах с детьми из «Вересковой пустоши» Сьюзен Келли никогда не начинала с открытых вопросов и не спрашивала, например, «Что случилось?». Она спрашивала сразу конкретно: о преподавателях, о том, хорошими те были или нет… И часто повторяла такие вопросы, по-видимому, отказываясь принимать ответ «нет». В приведенном примере следователи проверяли гипотезу о том, что клоун, упомянутый в рассказах детей, был связан с предполагаемым насилием. В диалоге Келли настойчиво спрашивала ребенка, что делал клоун[242]:

Келли. Клоун тебя трогал?

Ребенок. Нет…

Келли. Ты сказал, клоун снял с тебя одежду.

Ребенок. Угу.

Келли. А что случилось потом?

Ребенок. Ну… ничего.

Келли. А трогал ли клоун?.. Ты покажешь мне, трогал ли клоун тебя где-нибудь?

Ребенок. Нет, он меня не трогал…

Келли. Представь, что это ты. Клоун трогал тебя? Где тебя трогал клоун?

Ребенок. Вот там (указывает на ногу).

Келли. Он снял с тебя трусики?

Ребенок молчит.

Что он сделал потом?

Ребенок. Больше ничего.

Келли. Ничего? Он тебя трогал?

Ребенок. Я хочу это надеть.

Келли. Тогда скажи мне, трогал ли тебя клоун?

Ребенок. Угу.

С другими детьми из «Вересковой пустоши» порой проводили повторные беседы – если первая не давала нужных ответов, – и исходы были во многом похожи на те, что отражены в цитируемой расшифровке: изначальное «нет» в итоге превращалось в «да». Эти повторные допросы тревожат[243]. Исследования, проведенные Брук и другими, показали: когда детей опрашивают дважды и на второй беседе говорят о том, о чем не упоминали в первой, новые детали, скорее всего, будут неточными. В схожих исследованиях Брук и Стивен Сеси, психолог из Корнелла, неоднократно задавали детям вопросы о событиях, которых, по словам родителей, с их детьми никогда не случалось, скажем: «А ты попадал пальцем в мышеловку? А тебя лечили в больнице?» Детям предложили подумать и представить события, и после второго опроса 58 % дошкольников сообщили, что точно помнят как минимум об одном, хотя сначала они говорили, что такого никогда не было; 25 % создали ложную память для большей части событий.

Пагубные эффекты наводящих вопросов порой связаны с главными уязвимостями систем детской памяти. Все больше лабораторных исследований показывают: маленьким детям особенно трудно запоминать исходную информацию – когда именно и где произошло конкретное событие. Когда им все время задают вопросы, события могут показаться знакомыми просто потому, что взрослые так часто о них упоминали. Дошкольники чувствуют, что им знакомо событие, и пусть даже не помнят точно откуда, но могут смешать фрагменты прошлых воспоминаний или даже ввести в них элементы фантазии и воображения. Проблемами с запоминанием источника объясняется и то, почему родители порой могут невольно внушать детям то, чего на самом деле никогда не происходило. В одном исследовании дошкольники гостили в университетской лаборатории у «мистера Науки» и смотрели, как тот проводит эксперименты[244]. Четыре месяца спустя родители получили письменные описания экспериментов – не тех, которые видели их дети, а других – и еще одного случая, которого на самом деле не было: «Мистер Наука отер руки и лицо [имя ребенка] влажной тряпкой. Тряпка забила рот [имя ребенка] и на вкус была отвратной». Родители трижды прочли об этом детям. Позже, когда детей спрашивали, что они видели в лаборатории, те часто вспоминали эксперименты, о которых упоминали только родители. На вопрос, клал ли «мистер Наука» что-то противное им в рот, более половины дошкольников ответили «да». Вероятный виновник – плохая память относительно источника впечатлений.