В плену подозрений - Джон Данн Макдональд

— Нет, Геван, не надо.

— Хорошо. Тогда напрягись и постарайся ответить мне на один вопрос. На первый взгляд не имеющий к этому делу прямого отношения. Что ты думаешь о Курте Долсоне? Как о человеке.

Она слегка вздрогнула, глаза заметно расширились.

— Что я думаю о полковнике? О Курте Долсоне? Ну и темпы у вас. Господи, да ничего особенного! Такой же, как все остальные только намного более толстокожий и самовлюбленный. Например, никак, ну никак не может вбить себе в голову, что я совершенно не собираюсь вот так взять и упасть в его объятия. Но он упрямо продолжает и продолжает. Предлагает заманчивые круизы по теплым морям, изумруды, золотые горы...

— Изумруды, круизы, золотые горы... Не слишком ли жирно для простого полковника на государственной службе?

— Не волнуйтесь, этот простой полковник упакован как надо. У него свой частный бизнес, который его полностью обеспечивает. Хотя сам по себе он чопорный, ограниченный и на редкость тщеславный. Все время выпячивает подбородок вперед, чтобы не так бросался в глаза второй. Не жалеет денег на дорогие мужские духи, всегда пахнет как рождественская елка. Если не ошибаюсь, даже носит корсет. По-моему, в душе он так и остался мальчишкой. Самовлюбленным мальчишкой в полковничьих погонах.

— Ну а что, если он додумается до какого-нибудь предложения, от которого будет трудно отказаться? Такой вариант возможен?

— Надеюсь, это была всего лишь шутка, уважаемый. Причем очень неудачная шутка. Советую вам самому от души посмеяться над ней, а то вам придется сидеть здесь в гордом одиночестве, совсем одному.

— Шутка, согласен, очень неудачная шутка. Прошу простить меня. Уже смеюсь. Искренне и от души.

— Никакого ореола над всем этим лоском нет и никогда не будет. Во всяком случае до сих пор пока еще все его благодеяния носили чисто благотворительный характер. Без последующей оплаты. В любой форме!

— Я же сказал, это была всего лишь шутка. Неудачная шутка. И даже смиренно попросил прощения.

— Ладно, прощаю. Тогда слушайте. — Она великолепно, иного не скажешь, изобразила густой баритон Долсона: «Ты же можешь петь только для меня, дорогая. Более благодарного слушателя тебе все равно не найти. Эта ужасная жизнь совсем не для тебя». В ответ я сказала ему, что люблю, просто обожаю эту ужасную жизнь, и если уж когда-нибудь решусь ее бросить, то уж ни в коем случае не из-за него или кого-либо даже отдаленно похожего на него. Думаете, это его остановило? Да. Ровно на одну десятую долю секунды. Именно столько ему понадобилось, чтобы нащупать под столом мою коленку. Ровно столько же мне понадобилось, чтобы воткнуть кончик моей горящей сигареты прямо в его похотливую ручонку...

Я, неизвестно почему, бросил взгляд через ее плечо. Наверное, интуитивно.

— Ба! Вы только посмотрите. Правильно говорят: упомяни о черте, и он тут же появится. Собственной персоной!

Хильди театрально закатила глаза к потолку:

— Нет, только не это! Господи, помоги, господи, дай мне силы!

Долсон подошел к нам, четко печатая шаг, коротко, по-военному кивнул мне и подчеркнуто тепло улыбнулся Хильди.

— Добрый вечер, дорогая, здравствуйте, мистер Дин. — Он выдвинул стул. — Надеюсь, здесь еще не занято?

— Теперь уже занято, — хмуро пробормотала Хильди.

— Маленькая проказница! — не скрывая восторга, воскликнул Долсон, садясь на стул и с шумом пододвинув его к столику. Прямая спина, квадратные плечи, выпяченный вперед подбородок...

— Кстати, полковник, мы как раз только что о вас говорили, — как бы невзначай заметил я.

Он целых пять секунд обдумывал, как ему на это отреагировать. Затем показал белые зубы и пробормотал:

— Полагаю, вряд ли что-нибудь хорошее.

— Нет, просто нам стало вдруг интересно, почему человек с вашими финансовыми возможностями продолжает тянуть лямку на действительной службе?

Долсон пожал плечами:

— Нет, не на действительной, а в активном резерве. Долг каждого человека, получившего специальную военную подготовку, — всячески помогать правительству своей страны. Сейчас, как вам известно, далеко не самые легкие времена, мистер Дин, и мы все нужны. Как говорят, труба зовет. Настоящие мужчины и истинные патриоты не имеют права прятаться за чужие спины, отсиживаться в кустах!

Чего-чего, а осуждения в его словах хватало. Скрытого осуждения меня и моей жизненной позиции. Он сидел с абсолютно прямой спиной, будто аршин проглотил. Блестящие от тщательного, профессионально сделанного маникюра ногти, слабый, едва уловимый запах дорогого виски, розовое, на редкость здоровое лицо. Отличный фасад, за которым без труда можно спрятать сущность истинного человека. Но в отличие от тех, кто предпочитает время от времени менять маски, Долсон избрал одну, всего одну простую линию поведения — открытый, прямой, даже в чем-то грубоватый вояка незабвенной эпохи империи и королей, аристократии, элитных военных колледжей...

Да, похоже, он активно занимается местной политикой в своем родном городке. Интересно, сколько сил ему пришлось потратить, сколько любезностей расточить, чтобы заслужить этот орден почета за выдающиеся заслуги? Интересно, как он выглядит, когда сидит совершенно один в своем кабинете, подсчитывая заработанные деньги и невольно думая о том, каким образом он их «зарабатывает»? Каким становится тогда его лицо — осунувшимся, побледневшим от страха перед неизбежным разоблачением? Остаются ли его плечи такими же квадратными, а спина безукоризненно прямой?

Ну, в таком случае почему бы не принять предложенный им самим вариант беседы? Лично мне он почему-то сразу интуитивно понравился.

— А знаете, полковник, — кивнув, начал я. — Я сам нередко думал об этом. О патриотическом долге, о необходимости не отсиживаться в кустах в трудные для страны времена, не прятаться за чужие спины, ну и все такое прочее.

Он буквально расцвел:

— Вот это по-нашему! Только так и надо. Да вы и сами оцените это, уж поверьте!

— Кстати, возвращаясь к столь вовремя затронутой вами теме. Вам известно, что мистер Грэнби выразил полную готовность отдать мне все свои голоса? Равно как и мистер Карч. Так что в понедельник на встрече акционеров я вместе с ними проголосую сам за себя и начну с того, на чем остановился мой брат Кен.

Долсон был настолько поражен, что зубастая улыбка бравого вояки необычно долго сходила с его вдруг побледневшего от неожиданности лица, а выпученные глаза будто застыли. Он облизнул пересохшие губы. Куда только девалась — и это в течение всего лишь пяти-шести коротких секунд! — его нахальная самоуверенность, поза одного из великих мира сего?! Перед нами сидел поникший, совершенно невоенного вида, маленький, затравленный человечек. Не более того. Наконец он, похоже, кое-как собрался с духом. Даже попытался изобразить некое подобие вежливой улыбки. Хотя она выглядела скорее как гримаса боли пациента в кресле зубного врача.