Ее андалузский друг - Александр Содерберг

— Алло!

Голос в трубке звучал сухо — он заявил, что хочет встретиться с ней. Это удивило ее. Она спросила, где Гектор.

— Это неважно, — последовал ответ.

Почему-то у нее возникло неприятное чувство. Он сказал ей ждать у больницы, когда она закончит работу, — он заедет за ней.

— Сегодня я не могу.

— Можешь, — ответил Арон и положил трубку.

Он так и сидел за рулем, даже не поднял глаза, когда она открыла дверцу и уселась на переднее сиденье.

Арон развернулся на площадке перед больницей и повел машину дальше к шоссе, но вместо того, чтобы свернуть в сторону Стокгольма, он выбрал другой съезд, ведущий на дорогу в Норртелье.

— Куда мы едем? — спросила София.

Он не ответил, она повторила вопрос.

— Нам нужно поговорить. Перестань спрашивать.

Машина неслась вперед по шоссе. Софии казалось, что прошла целая вечность.

— В чем дело, Арон? — шепотом спросила она.

Тот не ответил — казалось, он не видит и не слышит ее. Софию охватил страх.

— Ты не можешь сказать, куда мы едем? — жалобно проговорила она.

Арон наверняка ощущал ее тревогу — возможно, именно этого ему и было нужно.

Через некоторое время он съехал с шоссе, свернул направо. София успела увидеть табличку с названием улицы. Арон продолжал ехать, спускаясь к озеру. Найдя уединенное место, выключил двигатель. Последовавшая за этим тишина оказалась ужаснее, чем София могла себе представить, — натянутая и почти зловещая. Арон смотрел прямо перед собой.

— Скоро ты начнешь задавать сама себе вопросы по поводу вчерашнего вечера. На эти вопросы нет однозначных ответов. Не найдя ответов, ты захочешь поделиться вопросами с кем-нибудь еще.

Она молчала.

— Не делай этого, — произнес он тихо.

София посмотрела на свои колени, затем в окно машины. Солнце светило, как обычно, вода в озере блестела.

— Гектор знает об этом нашем разговоре? — тихо спросила она.

— Это неважно.

Она почувствовала, как сердце забилось чаще, как ей стало не хватать кислорода.

— Ты мне угрожаешь, Арон?

Теперь он обернулся к ней, посмотрел на нее. Страх, который она ощущала до сих пор, внезапно потребовал выхода. Слезы потекли по ее щекам большими и тяжелыми каплями. Она откашлялась, вытерла слезы рукавом:

— Я должна воспринять это всерьез?

София и сама не знала, зачем задала этот вопрос, — вероятно, ей хотелось узнать, есть ли в Ароне хоть капля человечности.

— Да, — сдержанно ответил он.

Тут она заметила, что руки у нее дрожат — совсем чуть-чуть, почти незаметно, но дрожь не проходила. В горле встал ком, она старалась не сглатывать, но все неприятные ощущения, казалось, сосредоточились в горле… Все ее тело стремилось к тому, чтобы сглотнуть. София отвернулась от Арона и сглотнула.

— Мы можем поехать назад?

— Если ты скажешь, что поняла то, что я тебе сказал.

София уставилась неподвижным взглядом в окно машины.

— Я поняла, — едва слышно проговорила она.

Арон потянулся вперед, повернул ключ зажигания, и машина тронулась с места.

Хассе Берглунд стоял в очереди у стойки быстрой еды. Здесь сегодня эксплуатировалась мексиканская тема. У парней, обслуживавших покупателей, на головах красовались пластмассовые сомбреро. Он заказал себе «Эль Хефе» — тройной гамбургер с дополнительным количеством всего. В стоимость к тому же входили два пакетика жареной картошки. Хассе уселся, готовясь предаться обжорству. Начал есть, откусывая большие куски, с сопением дыша через нос.

Чуть в стороне за одним из столиков сидела компания подростков-иммигрантов. Темноволосые, бледные, с пробивающимся пушком на подбородках, в черных спортивных костюмах. Шумные, жилистые, безудержные. Двое из них начали бороться, громко крича, проливая на пол лимонад со льдом.

Хассе покосился на них, не понимая, как они могут быть такими бледнолицыми — ведь они родом из какой-то арабской страны. Вроде бы у них там солнце…

Когда шум стал слишком громким и интенсивным, Хассе прищурил глаза. Стакан с молочным коктейлем перевернулся, белая жижа растеклась по столу. Один из парней завопил, когда коктейль полился ему на штаны. Второй начал выкрикивать неприличные слова, третий кидался в товарищей кусочками льда из своего стакана. Хассе молча жевал, рассматривая парней. Они продолжали ссориться, дрались тупо и жестоко. Один из них всерьез рассердился, начал что-то кричать на языке, которого Хассе не понимал. Парни явно нарывались на неприятности. В какой-то момент их ломающиеся голоса слились в единый хор. Хассе закрыл глаза.

За полтора года до того Хассе Берглунд и его коллеги — патрульные из стокгольмской полиции — избили молодого ливанца. Коллеги знали, когда следует остановиться, а вот Хассе не чувствовал этой грани. Коллеги оттащили его. Хассе сделал вид, что успокоился и взял себя в руки, а когда парни чуть расслабились, он вырвался из их рук и нанес последний удар. Парень лежал без сознания трое суток. Врачи обнаружили сломанные ребра, внутреннее кровотечение, трещину в челюсти и сломанную ключицу. На суде коллеги Хассе хором подтвердили его невиновность. Двое заседателей мирно спали, а прокурор состоял в дружбе со всеми присутствующими, кроме пострадавшего. Бородатый врач заявил, что нельзя исключить, что парень нанес себе эти травмы сам, а адвокат ливанца, торопившийся на другое заседание, задавал глупые и непродуманные вопросы. Хассе был признан невиновным, а ливанец остался инвалидом на всю жизнь. Однако начальнику Хассе это надоело, и он предложил ему выбор — либо уйти в подразделение полиции в аэропорту, либо попросту убираться восвояси.

Хассе выбрал Арланду, тщетно пытаясь забыть унижение. И там он сидел вот уже целую вечность, слушая болтовню шоколадных дедов-морозов и готтентотов, пытающихся всеми правдами и неправдами пробраться в страну, чтобы потом жить на пособие и сидеть где-нибудь на скамейке в парке, жуя кат.[20]

Внезапно зазвонил телефон. Женщина, сотрудник криминальной полиции, представившаяся как Гунилла Страндберг, предложила ему встретиться с двумя ее коллегами. Хассе ничего не понял из разговора, но любое предложение — это лучше, чем просто гнить в аэропорту.

Подростки продолжали вопить. Хассе прожевал, проглотил, провел языком по зубам, достал свое полицейское удостоверение и положил на стол. Затем сделал пару глубоких вдохов, схватил один из пакетов с жареной картошкой и швырнул в парней. Одному из них пакет попал в щеку, на остальных посыпались куски жареной картошки. От изумления парни замолчали, уставились на Хассе, который откусил новый кусок во всю ширину своего рта.