Вернуться из ада! С победой и пленными - Александр Марков

Если раньше земля казалась не более чем искусно сделанной игрушкой, с маленькими домиками, полотном железной дороги, по которой бежит паровоз с вагончиками, то теперь она все больше и больше превращалась в реальность. Приближалась земля немногим медленнее, чем при свободном падении.

Ветер подталкивал Мазурова в спину, раздувая куртку так, словно из нее можно было сделать купол парашюта. При такой болтанке даже люди с хорошим вестибулярным аппаратом могли подцепить морскую болезнь.

Несмотря на внешнее охлаждение, двигатель успел нагреться, и когда на него попали хлопья пены, он зашипел. Пена стала забиваться во все щели, но большая ее часть сносилась ветром в сторону.

Мазуров медленно водил пенной струей по кожуху двигателя, выгоняя из него огонь, точно полчища тараканов из щелей комнаты. Кожу на лице и руках жгло, словно он окунул их в слабо концентрированный раствор кислоты. Со стороны капитан напоминал воздушного акробата, который выделывает на крыле разнообразные трюки. Вот только публика была малочисленной – всего-то два немца, несколько штурмовиков и, возможно, жители близлежащих поселений. Но вряд ли они могли рассмотреть человеческую фигурку на крыле. Их привлекало само сражение.

Пламя наконец угасло, утонуло в пене. Кожух двигателя прогорел, закоптился, а некоторые из металлических деталей оплавились. Мазуров сорвал бы массу аплодисментов и мог прилично заработать, если бы все это случилось не над польскими деревнями, а над летным полем в Гатчине или в каком-нибудь из уездных городов. Он бы прославился.

«Альбатросы» были стаей хищников, жестоких, умных и расчетливых. Как только их пилоты поняли, что «Илья Муромец» падает, они с еще большим рвением набросились на него, чтобы побыстрее добить. Они не сомневались, что на этот раз не отпустят бомбардировщик. Он слишком далеко залетел без прикрытия на территорию, контролируемую войсками Центральных государств, и если для того, чтобы он упал, не хватит трех пилотов эскадры «Кондор», в небо поднимутся другие аэропланы.

Почувствовав запах крови, они стали чуть менее осторожными, так стая голодных волков гонит огромного лося через засыпанный снегом лес, уже не обращая внимания на то, что у уставшего животного есть острые рога. Мазуров увидел, как из-под «Ильи Муромца» вынырнул «Альбатрос». Он спускался под небольшим углом к земле, почти планируя. Удар! В следующий миг капитан словно оказался на качелях. Он был на склоне горки, в которую превратилось крыло. «Муромец» стал резко валиться на левый борт. Штурмовик отпустил стойку, помогая себе руками, скатился по крылу прямо в раскрытую дверь и упал в салон аэроплана. Бедром он врезался в дверной проем. Нога сразу онемела и в дальнейшем опираться на нее было так же неудобно, как на протез. Промедли капитан немного, и горка могла бы стать слишком крутой, хотя кто скажет, где безопаснее: на крыле или в салоне, наполненном пороховым дымом. Мазуров быстро понял причину крена «Муромца» – у него испортился еще один двигатель, быстро терявший скорость оборотов. Холодный пот прошиб капитана. Он не знал, что теперь делать. Хотелось закрыть глаза. Земля катастрофически надвигалась на аэроплан.

Они летели уже так низко, что почти касались левыми крыльями одиноких деревьев. Каким-то чудом второму пилоту удалось чуть выровнять крен, но не до конца, поэтому аэроплан коснулся земли кончиком крыла, которое мгновенно стерлось, рассыпалось, словно по нему провели крупнозернистым шлифовальным станком. Затем нагрузку приняла левая пара колес, через несколько секунд правая, но к этому времени левая стойка уже переломилась, будто по прочности ничем не превосходила спичку. Ее обрубок на всю длину впился в землю, вспахивая борозду. Потом, застряв в земле, сломался и этот обрубок, отлетела правая пара колес вместе со стойкой, а аэроплан заскользил на крыльях, оставляя за собой измочаленные куски обшивки.

Второй пилот выбирал место для посадки, уже теряя сознание. На губах был привкус крови. Стиснутые зубы обнажились. Кожа размазалась по щекам, как при перегрузке. Он только сейчас вспомнил, что надо послать сообщение о катастрофе. Ему очень трудно было разлепить губы, заставить их издать какой-нибудь членораздельный звук.

– База. Как слышите меня? Прием. – И не дожидаясь ответа: – Нас подбили. Падаем. Наши координаты…

Он раз за разом повторял это сообщение. Голос становился все тише. Но второй пилот не замечал этого. Ему казалось, что он кричит. Его стекленеющие, залитые кровью глаза уже не видели, что рация разбита и не работает. Он был уверен, что его услышат. Перед глазами слоилась мутно-красная пелена, через которую второй пилот с трудом различал землю. В нем что-то сломалось, точно жилы были струнами, которые теперь лопнули.

Когда аэроплан коснулся земли обрубком колесной стойки, его встряхнуло, как корабль, который столкнулся с айсбергом или пропахал днищем отмель. Он резко потерял скорость. Штурвал вырвался из ослабевших пальцев второго пилота. Авиатора выбило из сиденья. Раскрашивая панель приборов кровавой полосой, разрывая одежду, сдирая кожу, он врезался в фанерный щит и остатки лобового стекла, но они его не остановили. Как камень, выпущенный из пращи, второй пилот вылетел из кабины, пролетел метров двадцать, прежде чем ударился о землю, но инерция протащила его еще несколько метров, завертев волчком, как безвольную куклу, в которую он и превратился. А потом пилот замер. Он лежал на спине с широко распахнутыми глазами и смотрел в небо. Жесткая струя ветра хлестнула в лицо авиатора, но он уже не чувствовал и этого. С уголков его губ стекали ручейки крови. У него не было ни сил, ни желания смахивать ее. Он просто не мог пошевелить пальцами, потому что его позвоночник был переломан в двух местах.

Красная пелена перед глазами прояснилась. Он, не мигая, смотрел в небеса. Он так любил их и всегда мечтал летать! Он смотрел в небо, а жизнь в его глазах постепенно угасала.

Он ощущал каждый камень, на котором подпрыгивал «Илья Муромец», словно ехал на автомобиле со сломанными рессорами, причем автомобиль не управляем и несется, не разбирая дороги, со скоростью… наверное, уже не сто, а пятьдесят километров в час. Вполне достаточно, чтобы разбиться.

Он превратился в китайского болванчика, который упал с высокого шкафа и разлетелся на множество кусочков – таких мелких, что склеить их заново в одно целое мог только очень опытный реставратор. А где же его взять? Да и королевскую рать тоже не сыщешь. Мазурова подбросило немного вверх. Он едва не выпустил из рук ножку лавки, за которую держался. Его вены, сухожилия и мышцы при этом растянулись, затрещали, но потом снова сократились, словно были сделаны из резины, и Мазурова вновь бросило на пол. Он ударился скулой, да так, что чуть не вывихнул челюсть и стер в порошок кончики передних зубов. Главный удар пришелся на грудь, мышцы немного смягчили его, но все равно Мазуров напоминал себе кусок телятины, из которой делают отбивную. Всего лишь раз в жизни он испытывал более сильную боль, когда много лет назад прыгнул с обрыва в море и вошел в воду не вниз головой, а под большим углом. Он чуть не утонул тогда. Хорошо еще, что родители об этом случае так и не узнали, а то они больше не отпускали бы его купаться.