Русская Африка - Николай Николаев

В 1845 г. поездку в Марокко совершил Василий Петрович Боткин, литературный критик и философ-западник (1811–1869), брат основоположника русской клинической медицины С. П. Боткина. Во время путешествия по Испании в августе — октябре 1845 г. Боткин воспользовался случаем, «завернул» из Гибралтара в Танжер, где остановился на четыре дня. В опубликованные им впоследствии путевые очерки под названием «Письма об Испании» был включен очерк о Танжере.

Письма об Испании и Северной Африке вызвали большой интерес у русских и зарубежных читателей. В 30 — начале 40-х годов XIX в. Испания, находящаяся на юго-западной оконечности Европы, была для большинства европейцев далеким экзотическим краем.

Об Испании писали английские и французские писатели и путешественники. Их произведения были доступны русским читателям. Однако общей чертой публикаций являлось преувеличенно романтическое восприятие испанцев и их истории, прятавшее подчас недостаточное знание этой страны.

Василий Петрович Боткин, автор очерка о Танжере

Путевые очерки Боткина выделялись на фоне испанистики тех лет. Он был представителем передовой творческой интеллигенции, человеком, наделенным тонкой поэтической натурой, счастливо сочетающейся с трезвостью и честностью суждений, В «Письмах» описаны не только туристические впечатления Боткина, но чувствуется его искреннее стремление понять испанскую и африканскую действительность, найти поэзию в гуще будней.

Испанские очерки Боткина удостоили высокой похвалы Белинский, Некрасов, Герцен, Гоголь, Тургенев, Дружинин, Чернышевский, Анненков, Фет и другие.

С восторгом отзывался о книге В. Г. Белинский. 4–8 ноября 1847 г. он писал Боткину: «Например, твои «Письма об Испании» были для нас находкою… Я скажу утвердительно, что их все хвалят, все довольны ими и нет ни одного против них голоса. Это успех, Ты теперь составил себе в литературе имя и приобрел в отношении Испании авторитет, пишет человек, видавший Испанию собственными глазами, знающий ее язык, и пишет с умом, знанием и талантом, с умением писать для публики, а не для записных читателей и писателей».

Собственно, вдохновителем и заказчиком «Писем» был H.A. Некрасов. В письме к В. П Боткину 16 сентября 1855 г. он спрашивал: «Когда ты приедешь! Да не бросил ли ты опять в долгий ящик мысль об издании «Писем об Испании»? Нет, этого я не позволю. Привози книгу, готовую к печати, — надо выпустить к ноябрю. Я займусь этим делом с лйэбовью, потому что уверен: окажу услугу публике». В другом письме от 16 июня 1856 г. Некрасов опять задал вопрос: «Ачто ж «Письма об Испании»? Сделай милость, пришли мне их… Чем тебя понудить?»

«Письма» стали первой серьезной русской книгой об Испании, ее охотно читали несколько десятилетий подряд как источник разнообразных сведений об испанцах, их обществе, нравах и культуре. В советское время «Письма об Испании» были высоко оценены Горьким, а также большими знатоками творчества В. П. Боткина академиком М. П. Алексеевым и филологом Б. Ф. Егоровым. Последнему, в сотрудничестве с А. Звигильским, мы обязаны переизданием «Писем об Испании» в 1976 г.

Если Испания была малоизвестна в России, то что же говорить о Марокко? В 30–40-х годах XIX в. эта страна была для русской публики, как, впрочем, и для многих европейцев, абсолютной terra incognita. Однако внимание передовой интеллигенции, представителей политических кругов все более и более привлекала активизация попыток Франции проникнуть в Марокко со стороны Алжира, широко освещавшаяся в русской прессе того времени. Автор «Писем» хорошо знал историю завоевания Алжира и был осведомлен о фактах бомбардировки Танжера и Мазагана, предпринятых французскими колонизаторами в 1845 г. Хотя отзвук этих событий и докатился до далекой России, откуда трудно было, не располагая нужными сведениями, понять, что же на деле происходило в Северной Африке: местный конфликт или очередной акт колониальной экспансии.

Танжерский очерк Боткина обогнал эту эпоху. Интерес к нему возрастал по мере вовлечения Марокко, других арабских стран в сферу международной политики и особенно проявился в России после испано-марокканской войны 1860 г., когда марокканский вопрос выдвинулся на авансцену европейской политики. Значение этого очерка в полной мере раскрылось в советский период, когда была исследована как социально-политическая сторона «Писем», так и система взглядов В. П. Боткина в целом.

После первого ознакомления с «Письмом из Танжера» складывается впечатление, что автор не собирался подробно анализировать мелькавшие перед ним картины. «Ведь он отправился в Танжер из любопытства», вызванного, прежде всего, тем сильным впечатлением, которое произвела на него арабо-испанская цивилизация, в частности Альгамбра. Он стремился увидеть во плоти и крови потомков древних властелинов Иберийского полуострова — мавров. «Вместо Малаги, — писал Боткин, — я попал в Африку. Танжер интересовал меня больше Алжира, который успел уже офранцузиться…»

От общих размышлений о Востоке Боткин перешел к марокканским впечатлениям. «Странное, горькое чувство охватило меня, когда я бродил по Танжеру, смотря на этих людей, полунагих, с печально-дикими физиономиями и величавыми движениями, запутанных в свои белые бурнусы, — на эту мертвенность домов и улиц, на эту душную таинственность жизни… Никогда не выезжая из Европы, я по этому одному клочку Африки предчувствую, что такие должны быть все эти города Турции, Египта, Персии, Аравии. Смотря на эту гордую осанку, на эти прекрасные лица, не верится, что находишься в стране беспощадной тирании. Попадались лица, которые трогали меня до глубины души своим грустно-кротким выражением. В этих глазах столько покорной печали, в этом долгом, задумчивом взоре Азии столько неги и глубины, что с недоумением спрашиваешь себя: за что же эти народы влачат такое тяжелое существование?»

Будучи поклонником эстетики романтизма, Боткин отдал дань зарисовкам экзотических сторон марокканской жизни, которыми в первую очередь увлекались европейские путешественники и которые стали типичными сюжетами литературы путешествий (в частности, Т. Готье, Э. Делакруа, А. Дюма и др.). Это мавританские легенды и сказки, описание жизни марокканских евреев, еврейской свадьбы, арабских скакунов, мусульманских праздников, дрессировщиков змей, андалузской и арабской музыки.

Но вопреки типичности сюжетов Боткин достиг примечательных стилистических и живописных удач, которые под силу только настоящему, талантливому писателю: «Никогда не забуду я этих величавых лиц мавров, в совершенном покое сидящих в своих маленьких лавках. При черных, лоснящихся бородах их прекрасные, белые, матовые лица имели в себе что-то прозрачное, как мрамор, когда сквозь него просвечивает солнце». Неповторимо по стремительному ритму фраз, их яркости и вместе с тем несовместимости описывает Боткин конную игру арабов «фантазию». Поистине мастерски нарисованы им картины природы: «легкая синева неба и моря»; «могучая» растительность окрестностей Танжера: «гигантские кактусы, алоэ, высокий тростник, индийские фиги, пальмы, гранаты, с пригорков, сквозь чащу зелени, просвечивала песчаная степь. Но как отрадно нежила глаза темная зелень на ярком, золотистом фоне пустыни, облитой солнцем, без теней, на которой лазурною полоскою слегка обозначились далекие горы. Около городских стен находится сад, принадлежащий датскому консулу, весь из огромных апельсиновых деревьев, величиною с наши страны вязы». Русский литератор П. В. Анненков назвал боткинский стиль «замечательно умным и картинным».