Трансплантация - Алексей Козырев

— Пошли, Стас, покурим. — Они вышли на крыльцо. Ветров почти не курил, но сейчас с удовольствием затянулся предложенной «Примой».

— Ты знаешь, Стас, а может, послать тебе всё на хрен?! Ну пусть они подавятся твоим бизнесом. А сами сюда, ко мне. Думаешь, не проживём? Проживём. И тебя в лесхоз пристрою. Маринка огородом займётся. Антону через годик в школу. А школы в Белоруссии получше ваших будут. Так как, Стас, может, подумаешь, а? — Выбросив окурок, дед потянулся за следующей сигаретой.

— Спасибо, Николай Васильевич, но не получится так. Ты знаешь, я всю жизнь в Питере. Там сын родился, друзья там, знакомые. Да и не только у меня — у Маринки тоже. Да и пойми, в этот бизнес мы вложили абсолютно всё. И это моё дело, моя специальность, которую я люблю и очень неплохо знаю. Ещё и поэтому, кстати, они меня так просто не отпустят. Им без меня этот бизнес как бы ни к чему. Никитин мне об этом так прямо и говорил. Да и не забывай, в разных мы теперь странах живём. Гражданство — тоже проблема. Так что не выйдет, Николай Васильевич, уж извини.

Голова у Ветрова закружилась, и он присел на ступеньку крыльца.

— Дай-ка ещё сигаретку.

— Так что же тогда делать? Ну, Маринку с Антохой они, положим, не найдут. Но, как мне кажется, красную карточку эти подонки тебе вполне предъявить могут. У них, действительно, вся жизнь игра, и, кто знает, как понимать это «удаление». Хотя, как мне это ни страшно говорить, догадаться, пожалуй, можно. Будь крайне осторожен, Стас. И имей в виду — я со своей двустволкой всегда в твоём распоряжении. И не я один. Трое-четверо моих коллег по Афгану пока в строю и держать оружие не разучились. Не могу сказать, что ангелы с крылышками, не поручусь, что всегда в чётком соответствии с законом жизнь себе обеспечивают, но «заказ» от меня всегда примут. Ребята они крутые, все за два метра ростом. Мерзавцев этих так припугнут, мать родную позабудут, не то что дорогу к твоему офису. Помни об этом, Стас!

И Николай Васильевич полез за очередной сигаретой.

— И всё же для начала в милицию тебе следует обратиться. Только официально. Заявление там по форме, чтобы зарегистрировали обязательно. Я, скажу тебе откровенно, тоже не слишком в этих блюстителей порядка верю, но хуже-то уж точно не будет.

И вот тут Николай Васильевич, увы, ошибся. В действительности всё как раз хуже и оказалось.

Погостив выходные у деда, Ветров вернулся в Питер и уже утром следующего дня в одном из кабинетов районного отдела милиции беседовал с молодым лейтенантом. Это и был Кузьмикин. Спустя несколько дней Ветров вручил ему синюю полиэтиленовую папку на серебристой молнии с официальным заявлением и вымученным подробнейшим объяснением на нескольких десятках страниц всех тех событий, что произошли с ним за последнее время. Вот тогда этот молодой симпатичный лейтенант и стал для него самой большой и, пожалуй, последней надеждой.

Успокаивал и лежащий в верхнем кармашке пиджака листок бумаги из блокнота с номером телефона Кузьмикина. Мог ли он себе представить, что ровно через неделю эту, как казалось Ветрову, самую надёжную охранную грамоту он будет рвать на мелкие кусочки трясущимися от страха и негодования руками.

Так же, как и в первый раз, они вошли без стука, плотно прикрыли за собой дверь и, не спрашивая разрешения, расселись в кресла у журнального столика. И опять это было ранним дождливым утром. На этот раз с Никитиным пришли трое. Одного из них Ветров узнал сразу: коренастый кавказец лет тридцати, низкого роста, в тёмных очках. Очки, как и в первую их встречу, «аудитор» ни разу не снял. Похоже, что он родился в очках, спал в них и принимал ванну.

«Он, наверное, в этих очках и умрёт», — почему-то подумалось тогда Ветрову.

Двух других дружков Никитина он ранее не встречал. Снова накачанные фигуры, невыразительные лица, нахальные и самоуверенные глаза.

Как всегда, интеллигентный и холёный Никитин выгодно отличался от них. Но и он уже не выдавливал из себя улыбку, не старался изображать сочувствующего добродетеля. Всё это было в прошлом. Перед Ветровым сидел жестокий и беспощадный враг с холодным, тяжёлым взглядом.

— Вы, Ветров, не захотели играть по предложенным нами правилам. Не прислушались к нашим советам. Вы даже проигнорировали предупреждения в ваш адрес. Такое впечатление, что вы сами напрашиваетесь на красную карточку. Чересчур много ошибок, Ветров. Так дальше нельзя. Ваши подходы, ваши поступки, ваши рассуждения — сплошная череда серьёзнейших просчётов и заблуждений. Ну неужели вы действительно считаете, что климат под Гомелем благоприятно скажется на здоровье ваших родных? Какая наивность! Уверяю вас, что это не так. Совсем не так.

Никитин достал из портсигара тоненькую сигарету и закурил. Закурил и кавказец. Оба, не сговариваясь, демонстративно сбрасывали пепел на пол. Наступила гнетущая тишина. Ветров не знал, что ответить. Да, строго говоря, и вопроса в словах Никитина он не услышал.

Видимо, ощутив это, Никитин продолжил, смотря тем же холодным жёстким взглядом прямо в глаза Ветрову:

— Вы должны понять, что, затягивая время, вы вредите не только мне, но и себе. Даю вам ещё неделю. Ровно неделю, Ветров. Впрочем, можете сказать «да» прямо сейчас. Учтите, чем позже мы договоримся, тем худшими для вас будут условия. Да, кстати, вы, Ветров, уже должны погасить наши расходы на непредвиденную покупку. Сумма не слишком велика — всего десять тонн баксов, но не буду же я вам её прощать. Извините, не заслужили! А покупочку эту я вам возвращаю, Ветров. Ровно столько за неё и заплатил. Берите!

Не торопясь, словно специально оттягивая запланированный эффект, Никитин открыл дипломат, достал из него синюю полиэтиленовую, хорошо знакомую Ветрову папку на серебристой молнии и, швырнув её на стол, в сопровождении качков вышел из кабинета.

И опять тот же густой всё застилающий туман. Снова все действия совершаются как бы автоматически, а решения принимаются без его участия. И опять коварное, беспощадное течение стремительно несёт его в самые страшные омуты и смертельные водовороты. И не выбраться ему из него, и не справиться с ним.

В туалете такой же густой туман. Ветров, с трудом просунув голову под кран небольшой хромированной раковины, во весь напор включает холодную воду. Почти ледяная, она затекает за ворот рубашки, бежит по шее и спине, пронизывая всё тело жгучим холодом. Постепенно реальность возвращается, и туман чуть рассеивается.

Не вытираясь, мокрый и продрогший, он возвращается в кабинет. С трудом разобравшись с роумингом, дрожащими пальцами набирает номер мобильника Марины.

Слышимость совсем плохая.

— У меня всё в порядке, Мариша, дай-ка деда. Кое о чём посплетничать нужно. Антоха в норме? Ну и отлично. Привет передавай и скажи, чтобы слушался. Ну, где там дед? — Насколько возможно, Ветров старался говорить спокойным, уверенным тоном.

Выяснив у тестя, что Марина пошла на кухню кормить Антона, а значит, не станет свидетелем их мужской беседы, он, уже не скрывая тревоги, рассказал Николаю Васильевичу всё о последнем визите Никитина. Разговор был долгим. Только когда запикало в трубке, что означало: в Маринином мобильнике садятся батареи — был сформулирован окончательный вариант плана действий. Автором, естественно, был дед, а Ветрову ничего другого и не оставалось, как с ним согласиться.