Контакт первой степени тяжести - Андрей Горюнов

Поезд прошел; растаяли в ночной тьме четыре красных фонарика на хвостовом вагоне.

Остался только малиновый неподвижный глаз семафора, висящий в темноте.

Егор Игнатов, сцепщик, проводив глазами поезд, тяжело вздохнул и, закинув голову назад, подставил звездам лицо.

Обратив глаза к небу, он попутно и заодно выпил половину бутылки «Анапы». Лучшую половину – первую.

Он снова тяжело вздохнул.

«Быть или не быть?» – пришла ему в голову странная, дичайшая для любого непросвещенного сознания дилемма. Ее нужно решить – так или иначе – третьего не дано.

Можно, допустим, допить эту «Анапу» в четыре глотка, еще взять чего-то – «Молдавского» взять, к примеру, а потом положить голову на холодный рельс под соликамский скорый.

Быть или не быть? Вопрос только в этом. Время подумать есть. Ночью проходит много поездов, и положить башку можно под любой: ассортимент огромен.

Последнее время ему было как-то тягостно, тревожно жить. Волшебное наитие, ощущение причастности к Вселенной, Космосу, к единому и неделимому Мирозданию, и вместе с тем чувство собственной исключительности, уникальности, божественности снисходило на него лишь вместе с состоянием похмелья, только после хорошего бодуна.

Егору хотелось постоянно ощущать это ни с чем не сравнимое чувство контакта – контакта с Природой, с высшими силами, высшим добром, высшим разумом.

Внизу темно, мрак непроглядный – как в жопе у негра.

И только одноглазый красный дьявол-семафор.

Над головою звезды, Млечный Путь. Какая бездна!

Чтобы быть постоянно в контакте, надо больше пить, принимать, не жалея ни себя, ни своего здоровья! – пришел к логически строгому выводу сцепщик.

– Нажраться вот сейчас – и все! И завтра я в контакте.

А завтра, если похмеляться долго, растягивая абстинентный синдром до самого вечера, то весь день – целый день! – будешь, поправляясь полегонечку, пребывать в контакте. Вечером можно нажраться опять.

Вот и ответ! Конечно ж – быть! Да! Быть, блин, быть! Бороться! Быть в контакте. Ощущать мир вокруг себя – бездонный, как бочка, мир. Жить. Надо жить! А значит, контачить. Когда ты всегда на мази, тогда будет небо в алмазах. Только так!

Очень все это грустно, кстати. Но и торжественно. И чудно. Мы поживем!

Сцепщик ощутил вдруг, что волосы у него на голове встают помимо его воли дыбом – от странного какого-то предчувствия, что ль? От жалости к себе, к своей загубленной непосильным трудом юности?

Но жалеть не надо!

А он и не жалеет! Он разгадал загадку человеческого бытия.

Быть, только быть! Желательно – поддатым.

Вот, прочеркнув ярчайший след, звезда упала, умерла. Конечно, осень! Так всегда бывает. Почему? Зачем; они падают осенью? Куда? Кто знает!

А там, на Севере, еще бывают игры в небе! Чарующие игры! Огромные бесшумные сполохи. Полярное сияние. Ужасно, как красиво! Загадочные игры ярких спиц на фоне звезд. В кромешном холоде и дикой, мертвой тишине.

* * *

Телефонный звонок, резко прозвучавший в ночи, подкинул Лену на постели:

– Коля?!

– Лена, дочка, это ты?

– Фу, напугал! – Лена была разочарована, разозлена. – …Ведь я же, пап, просила тебя, тысячу раз, наверное: не звони ты сюда! Нет, ты все равно звонишь! Полвторого ночи! Ты на часы глянь.

– Вот именно, ты сама на часы посмотри. Ты же не позвонила нам сегодня вечером? Не позвонила. Мы с матерью не спим – ждем. Вот я и решил уточнить.

– Я же сказала вам, еще вчера – я здесь теперь живу!

– Лена! Я тут решил. Ну, то есть… я хочу… Поговорить с твоим,…с Николаем.

– Сейчас для этого момент самый неподходящий. Сейчас, папа, ночь.

– Не знаю, Лена…

– Да точно ночь – клянусь! – съязвила Лена.

– Нет, ты не бойся: я кричать не буду. Ты же знаешь. Я просто так: как мужчина с мужиком.

– Ах, папа, брось! Началось! «Мужчина» – это ты, я поняла, а он – «мужик»? Прорезались интонации знакомые. Опять! Да хватит! Мне уже не восемнадцать!

– Ну, а ему еще не пятьдесят – я понимаю.

– Твоя шпилька, папа, неудачна.

– Позови его! Почему ты не хочешь? Боишься?

– Я не могу его позвать. Его дома нет!

– А где ж он?

– Уехал. В командировку.

– Ты одна?!?

– Одна.

– Я завтра к вам приеду и все объясню.

Кинув трубку на аппарат, Лена отключила телефон и вдруг, заплакав, кинулась лицом в подушки…

* * *

Белов сел в одиночной камере на нары, блокнот привычно положил и словно прикрепил его к колену, взял карандаш.

Подумал, написал заглавие: «Тренихин. Восемь акварелей и подпись „Николай Белов"„. Он отчеркнул заглавие и написал подзаголовок: «Как было дело“.

Вздохнул, зажмурился, вспоминая все по порядку…

* * *

Начало августа. Они с Борисом снимали пол-избы в деревне Шорохше Вологодской области. Река, лес, озеро, отличные места! Рисуй себе и рисуй!

Он рисовал, но нехотя, с трудом. Слишком хорошо было кругом, спокойно на душе, без напряга, погода – на атас, в природе – безбрежный безмятег налившегося до краев лета…

Борис же вовсе ничего не рисовал. Он только шлялся по окрестностям, пил водку на пилораме и в мехколонне с работягами, часами в кузнице о чем-то до остервенения спорил с кузнецом. Обхаживал одну вдову, Аглаю – и небезуспешно, надо заметить.

И как– то утром, день на пятый или на шестой их жизни в Шорохше, Борис его, Белова, достал, что называется, за завтраком:

– Сегодня в три мы идем с тобой на свадьбу. К Морозовым.

– Ну вот, приехали! – Белов аж поперхнулся. – Ты чего? Головой со стога упал?

– Не, точно. Нас вчера старик сам, Морозов, пригласил. Он женит старшего сына сегодня. В три венчанье, и сразу после этого – за стол.

– Меня никто и никуда не приглашал! – решительно отмел Белов.

– А вот и врешь! Старик мне еще вчера, встретились, сказал: оба приходите.

– Тебе сказал? Вот ты и иди.

– Вместе с тобой!

– Я не пойду. Мне надо работать.

– Всех денег все равно не заработаешь.

– А ты всех вдов не потребишь.

– Ну вот, на том и порешили. – Тренихин вытер губы рукавом и встал.

– Не знаю, что ты порешил, а я-то точно не иду.

– Да почему, Коляныч?

– Да потому что свадьба на деревне – это смерть. Сам знаешь лучше меня. Сегодня водка, завтра водка кончится, в дело пойдет самогон, на третий день – похмелка, – это уже на свои, из магазина, а на четвертый день – приход назад, в товарный вид – ну, отмоканье. Иными словами деревенская свадьба – это четыре дня. Четверо суток в трубу под хвост вылетят.