Невольница: его проклятие - Лика Семенова

меня к себе, рука нырнула в пах, нашаривая с нажимом, острое лезвие скребло по спине:

— Красивый рисунок, — он шептал в ухо, и меня бесконтрольно трясло. — Но он ни к чему шлюхе. Зачем порочить имя высокого дома.

Я умоляла сердце остановиться. Раз — и все. И нет больше Кара. И меня нет. Но оно болезненно колотилось, часто-часто. Стальное острие с нажимом коснулось кожи, впилось, как жало. Я замычала, задергалась — он срежет рисунок вместе с кожей. Кар ухватил меня рукой за талию, прижал к брюху, не позволяя шевельнуться, надавил.

Раздался резкий свист, и рука вдруг ослабла. За спиной что-то мягко и грузно рухнуло. В ушах звенело, перед глазами плыло.

Я увидела прямо перед собой знакомое лицо и улыбнулась, но клейкая лента не позволила дрогнуть губам. О том, что де Во настоящий, я поняла только тогда, когда он резко сдернул ленту. Знакомый и совсем другой без привычной мантии и распущенных волос. В черном с ног до головы, под подбородком болталась сдернутая с лица маска.

Он освободил мои руки, и я просто упала ему на грудь. Вцепилась изо всей силы в плотную ткань куртки, прижалась голой грудью к холодным металлическим накладкам, показавшимся просто ледяными. Вдыхала знакомый запах и все еще не верила. Де Во обхватил меня, прижал, и я почувствовала себя в безопасности. Вцепилась до ломоты в пальцах, до невозможности вздохнуть. Я смертельно боялась, что он исчезнет.

— Что он сделал?

Я лишь покачала головой и еще крепче прижала его к себе, ни в силах выдавить ни звука. Я смотрела краем глаза на бездыханное тело Мария Кара, лежавшего кверху брюхом с открытыми глазами. Крови не было — лучевой заряд заваривает рану. А меня мучила одна совершенно неуместная глупость: интересно, если проткнуть этот волдырь и стравить воздух, пузо исчезнет? Сморщится, как спущенная камера?

На плечи лег плащ, и я почувствовала себя совершенно счастливой. Я обернулась и узнала Торна — он снял с себя. Он в ужасе заглядывал в лицо де Во, перевел взгляд на жирную тушу и покачал головой:

— Это не спустят. Адриан, это не спустят. Что же ты сделал…

Де Во лишь сильнее обхватил меня, уткнулся носом в макушку:

— Это еще нужно доказать. Слухи слухами, но никто не станет афишировать смерть высокородного в борделе. Даже Октус. Он скорее отрубит собственную руку.

Торн пригладил жесткие волосы, шумно выдохнул:

— Это не просто высокородный — это Марий Кар. И у него лучевая рана.

— А это бордель. Его здесь никогда не должно было быть. Официально это, скорее всего, обставят как несчастный случай или сердечный приступ.

— Но Октус!

Де Во сжал меня еще крепче:

— Успокойся, Винс. Если делу дадут ход, мне есть что ответить. И поверь: многим покажется, что швырнули бомбу в сортир. Октуса запачкает так, что он уже не оклемается. — Он хлопнул Торна по плечу: — Пошли отсюда. Главное, запомни: нас здесь не было. Никогда.

Глава 50

Когда мы вернулись во дворец, Ларисс уже ждал меня. Как доложил Морган — больше часа. Предсказуемо. Я не хотел сейчас размышлять, какое отношение ко всему этому имел сам Ларисс. Потом, сейчас я слишком устал, чтобы пытаться понять хоть что-то. Он клялся, что в этот раз непричастен. Но именно он связался по галавизору и сказал, что знает, где ее искать. По галавизору… Если бы это была лишь очередная манипуляция, он обязательно явился бы сам, чтобы насладиться эффектом, который произведет. Тогда же он сам сказал, что счет идет на минуты. И, черт возьми, как же мне хотелось верить. Но откуда он узнал, если сам непричастен?

Но даже он, наверняка, не мог предвидеть Мария Кара. Сейчас посыплются упреки, конечно, он скажет, что я сошел с ума, но, кроме Торна, он был единственным, кому я могу что-то рассказать и попросить совета. Что бы там ни было — он мой брат. Моя семья, от которой почти ничего не осталось.

Все было слишком предсказуемо, но сейчас я даже радовался этому. Едва Ларисс услышал о Марие Каре, в мгновение посерел и изменился в лице:

— Ты лишился разума! — он обхватил голову ладонями и сосредоточенно сопел, упираясь локтями в столешницу. — Ты просто рехнулся? Чем ты думал? — Он вновь шумно, со свистом, засопел и ответил сам себе: — Готов поклясться, что ты вообще не думал. Адриан, это Марий Кар. Не мелкая придворная гнида — это член императорского дома!

Если он полагает, что пока мы возвращались, я стократно не повторил себе то же самое — уж слишком скверно обо мне думает. Впрочем, так и есть. Но сейчас это все равно — дело сделано. Это не перебранки по дворцовым галереям, не сцеживание желчи по салонам. Но, будь у меня выбор…

Перед глазами живо всплыла полутемная комната, ее тонкое белое тело навытяжку и зажмуренные от ужаса глаза. Отчетливо помню, как ужас сменился узнаванием, как потеплел этот взгляд, как впился в мое лицо, умоляя о спасении. Как она неистово прижалась ко мне, как вцепилась в куртку. Я чувствовал, как бешено колотится ее сердце, чувствовал ладонями ее обнаженную спину. Она доверчиво прижималась ко мне всю дорогу, сидя в корвете, и я готов был сутками наворачивать круги по всей столице, только бы чувствовать ее рядом. Пусть сто раз обвиняют меня в том, что я размяк. Вот так.

Убил бы я ради этого жирного ублюдка еще раз — без сомнения.

Наконец, брат поднял голову:

— Что ты наделал?

Я залпом глотнул несколько обжигающих глотков горанского спирта, чувствуя, как эта дрянь обдирает пищевод и опускается в желудок, разнося по телу тепло и мгновенно достигая сознания. Стало немного легче.

Я устало откинулся на спинку мягкого кабинетного кресла, вертел бокал по облитой стеклом столешнице, слушая отвратительный звук ширканья:

— Ничего уже не исправишь. Я просто не мог погрозить пальцем и оставить его в живых. Это было бы самой большой глупостью.

Ларисс, кажется, не хотел на меня смотреть. Он поднялся, скрестил руки на груди и уставился в окно, вглядываясь в цветные фонари сенаторского сада. Он нервно жевал щеку, отчего острая челюсть ходила ходуном. В последнее время он стал несдержанным, нервным. Куда делось хваленое самообладание?

Меня сейчас больше волновало другое:

— Откуда ты узнал? — я потянулся за бутылкой, стараясь скрыть раздирающие меня сомнения, забить незначительным движением. — Дай мне слово, что ты не причастен.

Он не повернулся, так и стоял ко