Лесной маг - Робин Хобб

Неожиданно меня захлестнуло головокружение, и я цеплялся за край раковины, пока оно не прошло. Затем очень осторожно я смыл свою кровь с тряпицы, наблюдая за тем, как убегает в сток темная вода, отжал ее и повесил сушиться. Моя рана исцелилась. Словно по волшебству. Потому что это и есть волшебство. Внутри меня живет магия. Я неожиданно подумал о багровом лице и злобном оскале Девара. Что убило старика — свинцовая пуля Дюрила? Или он уже умирал, когда бросился на меня? Я снова вспомнил, как колотилось у меня в груди сердце, как вскипала кровь. Я обдумал предположение, что я убил Девара магией. Мне оно совсем не понравилось, и я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

Вечерняя «прогулка» и тяжесть сделанных мною открытий пробудили во мне зверский аппетит. Я отнес буханку еще теплого хлеба и маленькую плошку масла на стол, затем наполнил кружку дешевым элем, который отец держал для слуг. Придвинув стул, я опустился на него с тяжелым вздохом и некоторое время сидел в сумрачной тишине, пытаясь разобраться во всем, что узнал.

В том, что сказал мне Девара, не было ничего нового. Его слова подтвердили страх, который зрел во мне последние четыре года. Прежде я не видел правды, потому что она была чужда Гернии. Для людей вроде моего отца то, что я пережил, просто не было настоящим. Если бы я попытался ему это объяснить, он бы счел меня лжецом или сумасшедшим. Чего я добился сегодня? Что дала мне смерть Девара? Дюрил слышал Девара и поверил мне. По меньшей мере это.

Я отрезал хрустящую корочку хлеба, намазал маслом и откусил кусок. Простая знакомая еда стала для меня утешением, когда мой мир исказился до неузнаваемости. Я медленно прожевал и проглотил хлеб, отпил большой глоток эля. Кружка тихонько, уютно стукнула, когда я поставил ее на стол в тускло освещенной кухне.

Магия принадлежит дикарскому миру. Это слабое и ненадежное оружие людей слишком примитивных, чтобы подчинить себе природу с помощью науки и инженерного дела. Я всегда верил, что магия годится для надувательства и бытовых мелочей, но бесполезна в серьезных делах. Заговоры и заклинания, о которых я слышал, удобны, но редко необходимы. Например, «Держись крепко» позволяло всаднику не останавливаться, чтобы подтянуть подпругу. Но это не следует путать с настоящей технологией или изобретениями. Нечто простое, вроде блоков, или сложное, как система труб, доставляющая воду в наш дом, являлись истинными нововведениями человечества. Они помогали людям выбраться из грязи и облегчали каждодневный тяжелый труд.

Я задумчиво отрезал еще кусок хлеба и медленно намазал его маслом. Я снова и снова видел, как технология побеждает магию. Железо может ее уничтожить одним своим присутствием. Железная дробинка убила чародея ветра. Девара винил в слабости своей магии то, что мой отец ранил его железной пулей. Я сам видел, как маленький железный нож остановил Танцующее Веретено.

Тогда как может магия делать со мной такое?

Я прикасаюсь к железу каждый день. Магия не может иметь надо мной власти. Я герниец, почитающий доброго бога, и отличный инженер. Магия — для невежественных кочевников, живущих в шатрах. Я взял в руки хлебный нож и принялся разглядывать лезвие. Затем приложил плоской частью к руке — и ничего не почувствовал. Ни жжения, ни леденящего холода, никаких неприятных ощущений. Раздраженный самой попыткой, я использовал нож по назначению и отрезал еще ломоть хлеба. Моя кружка опустела, и я снова ее наполнил.

Впервые в жизни мне захотелось поговорить со священником. Я знал, что большинство из них совершенно не приемлет магии. Она не является одним из даров доброго бога его последователям, а следовательно, не должна занимать праведных людей. Они не отрицают ее существования, просто она для нас не предназначена. Я знал это из Священного Писания. Но в таком случае что со мной происходит? Я не стремился к магии, тогда как же ей удалось добраться и захватить меня?

Но уже в следующее мгновение я признался себе, что, возможно, стремился к магии. Иначе зачем бы я последовал за Девара с края обрыва в ту далекую ночь? Он заставил меня пожелать стать кидона настолько, что я готов был слепо рисковать жизнью. Может быть, этим я оскорбил доброго бога? И именно тогда попал во власть магии? Неожиданно у меня перед глазами возникли принесенные в жертву птицы. Старые боги дарили магию тем, кто делал им подобные подношения, точнее, так говорилось в старых легендах. Я вздрогнул, и теплая уютная кухня вдруг показалась мне темной и зловещей. В детстве меня учили, что последователи доброго бога защищены от злобы старых богов. Может быть, я лишился его заступничества, шагнув с утеса в пропасть? Перед глазами у меня возник стервятник, который с возмущенным карканьем расправил крылья и потянулся ко мне. Я вмешался в жертвоприношение Орандуле, старому богу равновесия. Он повелевает жизнью и смертью, счастьем и несчастьем. Оскорбил ли я его? Стал ли я теперь уязвим для него? От этих мыслей волосы мои встали дыбом, и я едва не подпрыгнул от неожиданности, услышав у себя за спиной резкий голос.

— Что ты делаешь?

Я с виноватым видом повернулся.

— Зашел наскоро перекусить, сэр. Я поздно вернулся и не хотел никого будить.

Отец пересек кухню большими шагами, и я неожиданно увидел себя его глазами: толстый боров, скорчившийся в темноте над едой, пожирающий ее, пока его никто не видит. Половина буханки хлеба, грязный нож, плошка с маслом и кружка с элем — все указывало на тайное обжорство.

— Ты свинья. Лживая свинья. Ты избегаешь родных и отказываешься есть вместе с нами, и все ради чего? Чтобы по ночам потихоньку пробираться на кухню и набивать брюхо едой?

— Я съел совсем немного, сэр. — Я встал перед усыпанным крошками столом, словно нашкодивший ребенок, прячущий разбитую вазу. — Я съел всего несколько ломтей хлеба с маслом. Мы с сержантом Дюрилом ездили покататься и вернулись куда позже, чем собирались. Я проголодался.

— Ты и должен голодать, жирный болван! Именно ради этого я поручаю тебе тяжелую работу, чтобы соскоблить с твоей ленивой спины жир. Я не верю своим глазам, Невар. Не понимаю, когда и почему ты превратился в это… в жадного, прожорливого лжеца! О, в последние несколько дней тебе удавалось меня дурачить. Ты так напоказ избегал семейного стола. Я разговаривал с поварами. Они сказали, ты съедаешь тарелку чего-нибудь, а потом уходишь. Я подумал: «Ну, мальчик старается, он вспомнил о самодисциплине и хочет избавить нас от зрелища того, как он ест. Он много трудится и мало ест и скоро приведет себя в порядок». Я не мог понять, почему ты не худеешь, но думал, что, возможно, слишком нетерпелив. Я даже подумывал, да простит меня добрый бог, не следует ли мне воспользоваться своим влиянием и вернуть тебя в Академию, раз уж ты доказал, что у тебя хватит силы воли измениться. И что же я обнаружил сегодня? Правду! Ты устроил для нас настоящее представление, делая вид, что выполняешь тяжелую работу и почти ничего не ешь. А на деле по ночам потихоньку пробирался сюда и набивал брюхо! Почему? Ты полагал, я ничего не узнаю? Ты считаешь меня дураком, Невар?

Я стоял по стойке «смирно», стараясь не выдать своего гнева.

— Нет, сэр. Никогда, сэр.