Штрафбат смертников. За НЕправое дело - Расс Шнайдер

Сани, подпрыгивая на ухабах, сквозь темноту неслись к Орше. Клюя носом, Дойчман сидел рядом с водителем. Доктор Берген отправил его в Оршу за медикаментами. Просто некого было послать, кроме него, — Кроненберг вместе с другими санитарами батальона по горло был в работе — был большой наплыв раненых. За Дойчмана во 2–й роте был другой помощник санитара — то есть организовывал их транспортировку в Борздовку. «Знаете, вы все–таки разбираетесь в медикаментах, да и во всем остальном, что нам необходимо, — признался ему доктор Берген. — Так что отправляйтесь туда, список я вам дал, и сражайтесь с этими складскими крысами. Только пока все не получите, не возвращайтесь. Я–то хорошо знаю, что у них этого на складах хоть завались».

Дойчмана этот приказ испугал. Мысль о поездке в Оршу внушала беспокойство — хватит ли у него силы воли не искать встречи с Таней? Сумеет ли он не поддаться порыву и не пойти в эту хатенку на берегу Днепра у моста? Он страшно хотел этой встречи, жаждал вновь увидеть Таню, это милое, узковатое личико, хрупкую фигурку, ему хотелось раствориться в серо–зеленоватых глазах Тани, ощутить исходившее от нее тепло и участие.

На заметенной снегом, обледенелой дороге сани то и дело подпрыгивали на ухабах. Дойчман, крепко держась за борт, поглядывал на водителя — обер–ефрейтора, непрерывно чадившего набитой махрой странной формы трубкой. Едкий дым выедал глаза. Отвернувшись, Эрнст уставился на белые поля, на покрытый льдом, извивавшийся в сосняке Днепр. Обер–ефрейтор дружески ткнул Дойчмана локтем в бок.

— Ну как ты?

— Да, ничего.

— Я слышал, ты из этого, ну… из 999–го? Еще то сборище, да?

— Можно и так выразиться, — неопределенно ответил Дойчман, понимая, что имел в виду водитель.

— Вас там хоть кормят?

— Жить можно.

— Но не разжиреешь?

— А разве здесь вообще где–нибудь разжиреешь?

— Нет, это уж точно. Я слыхал, что всем вам сначала смертные приговоры объявили, а потом помиловали и сунули сюда. Это так?

— Кое–кому да.

— А тебе?

— Мне тоже.

Обер–ефрейтор приумолк, отчаянно дымя трубкой.

— Что же ты такого натворил? — помолчав, стал допытываться он.

— Разве это так уж и важно?

— Да я так просто, из чистого любопытства, — оправдывался обер–ефрейтор.

Он явно смутился, потому снова довольно надолго умолк. Потом, не выдержав, снова заговорил:

— Мой двоюродный братец тоже в таком подразделении лямку тянет, — признался он. — Язык у него длинноват, слишком много говорил о том, о чем молчать положено.

— Тогда ты все должен понимать, — ответил Дойчман.

Обер–ефрейтор, сплюнув через борт саней, замолчал. Вдали показался Днепр. Перед ними раскинулась Орша. У реки, рядом с мостом, Эрнст успел разглядеть знакомый домик. Над крышей из трубы вился дымок. Сердце Дойчмана пропустило удар. Ему ничего не стоило попросить сидевшего за рулем обер–ефрейтора остановить сани, выйти и пойти прямо к Татьяне, она наверняка дома, постучаться или вообще ввалиться без стука, тихо войти в ее хатенку, она как раз будет стоять у плиты и не услышит, как он войдет, а он, тихо подкравшись, закроет ей глаза ладонями… И она сразу же поймет, кто это, повернется к нему и крепко–крепко его обнимет…

— Сейчас уже приедем, — объявил обер–ефрейтор.

— А когда мы возвращаемся? — спросил Дойчман.

— Завтра утром.

— А сегодня не получится?

— Хотел бы посмотреть на того идиота, который ночью попрется через контролируемый партизанами район!

Ага, значит, завтра утром, отметил про себя Дойчман. Значит, ночевать придется здесь. Можно и к ней пойти на ночь. Можно и…

Они ехали мимо жалких лачуг окраины города.

— Далеко еще? — спросил Дойчман.

— Да нет, пара–тройка улочек, и мы на месте.

Возня с накладными, получение всего необходимого и погрузка на сани заняли несколько часов. Все оказалось не так–то просто, впрочем, именно на это ему и намекал доктор Берген — штрафной батальон не числился ни в одном списке. Только когда Дойчман обратился к командиру 999–го батальона гауптману Барту, который отрядил вместе с ним своего писаря, предварительно облаяв кого–то из снабженцев по телефону, все пошло как по маслу.

— Ладно, я в солдатскую гостиницу, — заявил обер–ефрейтор, как только с делами было покончено. — Ты тоже?

— Нет, я туда не пойду, — наотрез отказался Дойчман.

— Да брось ты! Пошли, я скажу, что ты со мной. Там нормально, есть пара бабенок, довольно ничего, пивка попьем, и вообще…

— Нет, спасибо. Пивка мы с тобой выпьем в другой раз.

Дойчман уже принял решение. Собственно, оно было принято, как только он услышал от доктора Бергмана о предстоящей ему командировке в Оршу. Желание увидеть Таню перевесило все опасения. И он по опустелым темным улицам городка торопливо направился к Днепру, а завидев вдали ее домик, припустил чуть ли не бегом. Часы показывали около одиннадцати часов вечера, когда Дойчман стоял у толстой дощатой двери хаты. Из трубы в ясное ночное небо тонкой струйкой, поднимался дым — очевидно, огонь в плите не угасал никогда. Было холодно. Дойчман чувствовал, как мороз обжигает лицо, забирается под шинель, в сапоги. Он медлил. В окнах света не было, Таня наверняка уже спит. Вокруг ни души. Днепр снова сковал лед. Завтра саперов вновь погонят сюда взрывать его… В конце концов он нажал на дверь. Она оказалась не заперта, на секунду мелькнула мысль о том, что в русских деревнях вообще редко встретишь дверь на запоре, и о том, как уклад жизни здесь, в этой необозримо–огромной стране, разнился от Германии.

Дверь со скрипом поддалась, он шагнул в красноватый от пламени печи полумрак. В плите потрескивали толстые поленья. Дверь в комнатку Тани была приоткрыта. Притворив за собой дверь хаты, Дойчман, тяжело дыша, так и продолжал стоять у порога освещаемой лишь пламенем печи большой комнаты. И тут до него сквозь потрескивание дров донеслось дыхание Тани. Девушка спала. По скрипучим доскам Дойчман медленно направился к серевшему в темноте прямоугольнику — двери в комнату, где спала Таня. Остановившись на полпути, он снял с себя шинель, пилотку с опущенными клапанами, рукавицы. И сразу же почувствовал, как его обволакивает приятное тепло натопленной хаты. Сделав несколько шагов к кровати Тани, он остановился. Медленно, словно боясь разбудить спавшую девушку, Эрнст опустился на колени, почти вплотную приблизившись лицом к ровно дышащей во сне Тане. Рот девушки был полуоткрыт, черные волосы разметались по подушке. И тут она внезапно проснулась.

— Таня… — прошептал Дойчман.

Он заметил, как в багровом полумраке блеснули ее широко раскрытые глаза, а на губах появилась улыбка, не улыбка даже, а след ее. Или это ему почудилось? Может, это все — плод его разгоряченной фантазии? Может, он напридумывал себе, что осчастливит Таню, ввалившись к ней среди ночи? Но едва услышав ее голос, понял, что нет, не напридумывал, что она на самом деле счастлива видеть его.