Лето Виктора Цоя - Юрий Айзеншпис

Жарким днем 2-го августа 1977 года около 11 утра мы с компаньоном уже неплохо поработали, успев затариться четырьмя тысячами баксов. Отвезти бы их домой, да не успевали: в час дня предстояла важная встреча с иностранцами на Ленинских горах. Требовалось обсудить ближайшие взаимовыгодные коммерческие перспективы. Это, конечно, опрометчиво и безграмотно ехать с такой суммой валюты, никакой техники безопасности. Могли ведь просто задержать для проверки документов. Я еще помнил историю Покрещука, который попался именно на безобидной проверке. Но, как говорится, урок не впрок.

На смотровой площадке толкалась куча иностранцев, московских зевак, приезжих со всей страны. Перед ними как на ладони лежала столица, золотом светили купола Кремля. Но красоты Москвы не сильно интересовали сотрудников КГБ и Петровки, членов молодежных оперотрядов, которые тоже находились здесь во множестве. Не особо их интересовала нелегальная торговля матрешками и военными фуражками – зло мелкое и по сути неискоренимое. Наверное, столь же неискоренимым являлись валютные спекуляции в отсутствие легального валютного рынка. Но это зло куда большее!

Наших контрагентов мы с трудом нашли в шумной толпе, долго общались в сторонке, из-под полы передавали пачки денег. Потом жали руки и обещали скорой встречи и новых сделок. Потом зашли в маленькое кафе, выпить холодненькой минералки. Олег взял еще какой-то бутерброд, и, пока он неторопливо дожевывал, я отправился ловить такси. И в этот момент ко мне подошли.

Их подошло человек пять, нежно взявших меня за локти и попросивших предъявить документы. Документов со мной не было, и мне предложили пройти в отделение милиции, что в главном корпусе Университета. Я мгновенно согласился и пошел, что слегка расслабило моих сопровождающих. Ноги передвигались медленно, а мозги вращались с бешеной скоростью: в кармане валюта, первый арест, долгий срок, второй срок… Легкая атлетика…

И я решил бежать. Я взял молниеносный старт, воспользовался замешательством сопровождающих и оторвался. И я бы убежал, не стали бы мне в спину стрелять, да вот невезение. И еще какое. Только вчера я купил классные кроссовки и весь день ходил в них, а сегодня переобулся в модные туфли на высоком каблуке. Мало того что совсем еще не разношенные, да на размер меньше. Другого просто не было, а именно эта модель уж очень мне приглянулась. Думал, разносятся. В общем, в таких тисках далеко не удерешь.

Я пытался их скинуть на ходу и бежать босиком, один туфель слетел, а второй, гад, ну словно прилип. А еще я скидывал валюту – прямо как в кино – в лужи, под ноги, в кусты. Банкноты разлетались веером, их подбирали и снова бежали за мной. И тут я подвернул ногу, ту самую, в предательском ботинке. Все. Конец.

Меня накрыли, скрутили руки и уже никуда не вели, а ждали милицейскую машину. Вскоре она подъехала, и меня отвезли в отделение. Карманы мои были девственно пусты: я выкинул все четыре тысячи зеленых, и рубли, и даже ключи от квартиры, но свидетелей этой «широты души» оказалось хоть отбавляй. Забавно, что в итоге мне предъявили всего 2,5 тысячи – остальные или присвоили, или не нашли. Все равно особо крупный размер.

Затем устанавливали мою личность, ехидно кивали – «недолго погулял и за старое взялся», – допрашивали. Вначале я от всего отказывался, хотя устало и не особо убедительно. В соседней камере КПЗ сидел Олег, начавший имитировать душевную болезнь, в точности как описано в какой-то умной книге, которую он изучал специально для такого случая. Параллельно с этим занятием он писал записки, первая из которых дошла ко мне в пачке сигарет. Суть послания являлась весьма незатейливой: «Бери все на себя, все равно ведь вся валюта была у тебя». Собственно говоря, именно так я и собирался поступить, по возможности отмазать компаньона. А вот вторая ксива с аналогичными наставлениями беспокойного Олега его сильно подвела, попав в руки к следователям. Текст записки выдавал совершенно разумного, но очень испуганного человека, что изрядно противоречило его гавканью, мяуканью и прочим животным визгам. Это же подтвердили и в Сербского – симуляцию какой-то там душевной болезни. Короче, закосить не удалось.

Следующие несколько дней в КПЗ прошли в допросах и раздумьях. Как описать мое состояние… Ну, если первые дни первого задержания походили на острую зубную боль, то теперь – на боль тупую, ноющую. Какое преступное легкомыслие. Даже котенок, который написал на ковер и которого побили, старается не повторять своего проступка. А меня жизнь так основательно тряханула, и вот опять! На те же грабли, на тот же, если не на больший, срок.

Опять баланда, параша, мат-перемат. В душе царила холодная пустота, и было на все наплевать. Нап-ле-вать…

Из КПЗ меня отправили прямиком в «родную» Бутырку, где я просидел еще полгода. Свидание со старой зарешетчатой знакомой после семи лет разлуки особой эмоциональностью не отличалось. Лучше бы и не виделись вовсе. Впрочем, некоторые изменения я отметил: быт стал более чистым и демократичным, зато и теснота возросла. Все больше и больше советских граждан активно нарушали законы своей социалистической родины и расплачивались за это тюремными сроками.

Что же касается расследования по моему делу, то особо глубоко не копали, мне в вину вменялся единственный эпизод, являющийся, впрочем, серьезным рецидивом. Правда, на этот раз следователи обеспокоились очными ставками и какими-то свидетелями. Липовыми, конечно, да ничего не докажешь. Они утверждали, что видели, как я скупал доллары на смотровой площадке на Ленинских горах, видели, как разбрасывал их на бегу. Кстати, один из лжесвидетелей на суде, когда его спросили о цвете долларов, после долгих раздумий ответил: «Коричневые…». Но скажи он хоть «прозрачные», все уже было давно решено. И не в мою пользу.

Еще хочу рассказать, что за короткий срок моего пребывания на воле я познакомился с замечательной девушкой Леной. Планов на будущее мы не строили, зато многие вечера и ночи проводили вместе, тусовались по курортам, дружеским вечеринкам и модным ресторанам. Ну и интима не гнушались, понятное дело. Так вот, после наших похождений Лена «залетела». Случается такое иногда, знаете ли. Она узнала об этом уже после моего задержания, а я – только в дни суда. Оказывается, уже когда я грел нары, Леночка созвонилась с моей мамой, даже пару раз заходила к нам в гости. У них образовались дружеские отношения, и мама мудро, хотя и слегка цинично, посоветовала ей сделать аборт. Ведь срок мне грозил немалый. Лена трезво последовала маминому совету, хотя, не знаю, что творилось в ее душе. И когда меня судили в Мосгорсуде, туда каждый день приходила какая-то незнакомая девушка, усаживалась в дальнем ряду и тихо сидела до конца заседания. А ведь кроме родственников, моих и Олега, больше там никого не было.

– Кто такая? – я поинтересовался у адвоката.

Адвокат развел руками.

– Может, практикантка какая уголовным процессом интересуется? Диплом пишет? Вы бы спросили у нее, что ли…

Адвокат вернулся очень удивленный. Мною. Ведь этой девушкой оказалась Лена, моя недавняя любовь, которую я просто не узнал. Может, ее внешность так поменял недавно сделанный аборт, или волосы покрасила, или я в тюрьме слегка ослеп. В общем, опять некрасиво перед ней все получилось. Тем не менее перед отправкой на зону я получил вещевую передачку со свитером и шапкой, связанными собственноручно Леной. Спасибо тебе!