Ритуал - Адам Нэвилл

Потом откуда-то сверху, сквозь потолок, ты слышишь стук. Стук дерева о дерево. Безумное постукивание без ритма, словно ребенок колотит палкой по кастрюле. А может, наверху какое-нибудь животное, собака например, потому что оттуда доносится поскуливание. Непонятно, потому что закопченный потолок приглушает звуки.

Ты рад тому, что стук заставляет стариков в грязных черных одеяниях отступить от тебя. Но это лишь мимолетное облегчение, потому что фигуры устремляются к двери, из которой спешат выбраться. Пока один из них возится с замком, другие смотрят на потолок глазами, полными радости, скаля зубы. Радуются стуку тяжелых ног об пол, сперва прерывистому, а потом переходящему в галоп.

Ты пытаешься выйти из двери вслед за стариками, но не можешь шелохнуться и перешагнуть через край черной железной ванны. Твои лодыжки связаны чем-то тонким, больно впившимся в кожу, а когда ты смотришь вверх, видишь, что руки побагровели, связанные на запястьях кожаным ремнем, продетым через черный железный крюк в потолке.

Потом старики уходят, и ты остаешься в холодной металлической ванне один. Но что-то спускается сверху по лестнице. Ты слышишь стук костяных ног по деревянным ступеням, слышишь, как нечто протискивается сквозь узкий проход, его учащенное от возбуждения дыхание.

Огромная фигура заполняет собой дверной проем. Ты кричишь, осознав, что оно передвигается на четырех ногах, и спереди у него растут длинные рога.

Люк с криком проснулся.

Задыхаясь, будто только что пробежал стометровку, он позвал мать.

От сна не осталось и следа, кошмар отступил в бурый туман и рассеялся. Он очнулся, задыхаясь от старой, стягивающей лицо повязки, дотянулся рукой до кончика носа. Быстро заморгал. Застонал. Находясь несколько секунд в прострации, подумал, что его подвесили за руки к потолку. Но это был лишь бред очнувшегося в темноте человека.

Влажные и теплые постельные складки, прилипшие к телу, обрамляли его вытянутую в кровати фигуру.

Он посмотрел из-под повязки, прищурив глаза от палящего слабого света. Увидел темный контур старого одеяла, края ящика-кровати и какую-то темную стену у ног.

И все же я цел. Все же я спасен.

Ему приснился дурной сон. Здесь нет ничего страшного. Никаких сюрпризов. Все будет по-другому.

Он подумал о своей ране. О трещине в черепе. Потрогал повязку.

Медленно выдохнул. Сидит крепко. Он цел, а помощь близка.

Он закрыл глаза.

49

Шквал яростных звуков вырвал его из сна. Несколько секунд он словно в бреду продолжал что-то бормотать сидящим тощим фигурам из сна. Потом обратил внимание на источник шума, находящийся где-то под ногами.

– Пожалуйста. Кто там?

Что-то или кто-то кричал. Пронзительным, нечеловеческим голосом. Под эти неослабевающие визги раздавался невероятный ритмичный грохот, похожий на скрежет земных пластов при землетрясении. Барабаны.

Кровать вибрировала. Он почувствовал учащенное колебание в руках, ногах и желудке.

Бас.

Музыка.

Он сделал выдох. Вся комната была словно заполнена миллионом жужжащих насекомых, как гигантский улей. Это был звук гитарного чеса, усиленный до искажения. Какой-то вид экстремальной музыки лился из старых, поломанных динамиков, слишком маленьких для подобной задачи. Отчего они шипели и трещали, как жир на сковороде.

Люк вылез из-под вонючего одеяла и приподнялся на локтях. Глаза под повязкой были полуприкрыты. Он поднес руку к лицу и сдвинул ткань на лоб. Ослабшая повязка свалилась с головы, будто кепка, сбитая неожиданным ударом сзади. Холодный спертый воздух тут же остудил кожу головы. Люк изо всех сил разомкнул веки. Сфокусировал зрение на комнате. И заскулил.

В ногах кровати стояли три фигуры. Один их вид заставил его уверовать в реальность библейского ада, и в то, что он очнулся в одной из его комнат.

Из козлиной головы центральной фигуры торчали черные рога. Твердые как дуб, полированные как камень, они росли из щетинистого лба. Изгибались по всей длине наружу и вверх, заканчиваясь острыми концами.

От их вида у Люка перехватило дыхание. В памяти возникла картинка другого мрачного места, не вызывавшая у него никаких ассоциаций. Его разум хлопал своими окнами и дверьми, как при ускоренной съемке.

Угольно-черные уши козла торчали под углом в девяносто градусов из огромного неподвижного черепа, словно существо было застигнуто врасплох на лесной поляне. Желтые глаза с большими овальными зрачками были очень женственными, смягченными светло-коричневыми бровями и длинными ресницами. Черный мех, блестящий как конский хвост, пробивался из-под подбородка зверя.

Один, даже без поддержки своих жутких соратников, козел, казалось, возвышался и не только заполнял собой темную комнату до потолка, он повелевал всем пространством. Зрелище было кощунственно величественным, шокирующим и сводящим с ума одновременно.

Люк ждал, что козел опустит рога и начнет рвать его одеяло. Представил себя прижатым к задней стенке кровати и пронзенным рогами. Со вспоротым животом, вывалившимися в постель дымящимися внутренностями. Он подумал о Хатче, Филе, и его лицо непроизвольно сложилось в гримасу ужаса.

Но козел просто стоял над ним, не шевелясь, почти торжественно, возвышаясь до коричневатого потолка.

Это их палач? Но если так, почему на нем пыльный черный костюм и грязная рубашка без воротника? Изношенные рукава пиджака заканчивались на середине передних ног. Или рук? Грязный пиджак так тесно сидел на плечах, что передние конечности были буквально прижаты к туловищу. Будто существо позаимствовало костюм у мертвеца гораздо более скромного телосложения.

Люк посмотрел на две другие фигуры.

Словно труппа дегенеративной викторианской пантомимы, они жались к возвышающемуся козлу, распространяя запах старого реквизита, пыльных кулис и застарелого пота.

Заяц был настолько ужасен, что на него нельзя было долго смотреть. Его маленький рост, не больше пяти футов, делал его даже страшнее козла. Грязный коричневатый мех рос клочьями на вытянутой морде. Безумные, янтарно-огненные, наполненные черной злобой глаза таращились из запавших глазниц. Длинные, наклоненные вперед уши слегка подрагивали. Из грязной черной пасти торчали два длинных бесцветных зуба, больше похожие на клыки, гарантировавшие своей жертве глубокое и смертельное проникновение.

Затаив дыхание, Люк приподнял вялую руку, словно заслоняясь от зубастой угрозы, нацелившейся на его горло. Длинная, покрытая грязной пятнистой шерстью шея возвышалась над молочного цвета плечами и тяжелым бюстом, который венчали ярко-розовые морщинистые соски.

Люк в ужасе отвернулся. Теперь его внимание привлек баран. Он фыркнул. Это был первый звук, изданный фигурами. Люк уставился в мертвые, голубоватые глаза барана с розовой каймой и белесыми ресницами. Казалось, тот смотрит на него с глубокой печалью, как лицо со старинной фотографии «Шоу уродов». Жесткий, пожелтевший от времени мех на голове был коротко пострижен, но все равно вился, как детские кудри. На голове была гирлянда из высохших цветов, переплетенных с веткой вереска. Под маленькими квадратными зубами и крошечным подбородком топорщился жесткий кружевной воротник. Ломкое от времени муаровое платье больше напоминало погребальный саван или старомодную крестильную сорочку, сшитую для маленькой девочки. Последнее наивное предположение об одежде барана не смягчило потрясение Люка. Более того, усилило его.