Чемпион тюремного ринга - Александр Тамоников

Угрюмый бука Бушмин – строитель из Мариуполя, попавшийся военным с незарегистрированным ружьем, – постукивал рукояткой кельмы по кирпичу и старался продрать слипающиеся глаза. Немченко, втаскивающий в дом носилки с раствором – тощая кишка с голубыми глазами – от недосыпания качался как былинка. Перегнулся с верхотуры долговязый Левицкий, перепробовавший в жизни с десяток профессий, удивился, обнаружив на другом конце лебедки ведро раствора, завертел ручку. Кожа бледная, глаза пустые. Такое ощущение, что он еще не проснулся.

«Кто из них сука? Или я зря грешу на товарищей? Настучал кто-то другой?»

День полз как черепаха, разомлевшая от жары.

Илья должен был выяснить, кто этот ренегат. Хотя бы ради памяти товарища.

Люди входили в барак, шатаясь от усталости. Обычное состояние после рабочего дня. Кого-то рвало, кто-то жаловался на страшные боли в опухающей ноге.

Илья завалился на койку. Остальные арестанты тоже занимали свои места.

Товарищи Ткача молчали. Они ничего не говорили практически весь день, впечатленные трагедией, приключившейся утром, косились на пустую койку рядом с Ильей, на лужу крови, которую толком не замыли. Тишина становилась напряженной, щипала нервы.

– Я знаю, кто это сделал, – вдруг сказал Илья. – Эта сволочь до утра не доживет.

Тишина набухла как фурункул. Эти слова услышали не только ближайшие соседи Ткача, но и другие заключенные. Те, кто не уснул, повернули головы. Со скрипом привстал Бушмин, начал чесаться. Поднял голову Немченко, захлопал голубыми глазами.

– Эй, чего ты несешь? – прохрипел Левицкий. – Откуда ты можешь знать?

– Знаю, – упрямо повторил Илья, ни на кого при этом не глядя. – Лучше не спрашивайте, откуда именно. Об этом еще кое-кому известно, так что не надо меня душить, пока я сплю. Не поможет. Помяните мое слово, мужики, стукач не доживет до утра, ему конец. Сбегать не советую – догоним и убьем. Охрана не будет его изолировать, ей до фени.

– Кто это, Илья? – пискнул Немченко. – Что за падла поганая? Я его своими руками задушу!

Несколько человек отозвались на это заявление одобрительными возгласами.

– Нет, Илюха, что-то ты перегибаешь, – задумчиво пробормотал Бушмин. – Не можешь ты знать, кто это такой, на понт берешь. Непонятно, зачем это делаешь. Хотя кто тебя знает. Ты же парень пронырливый, – сказал он и принялся исподлобья разглядывать людей, находящихся поблизости.

– Хорошо, пусть будет так. – Илья усмехнулся. – Не хочу настаивать, мужики. Но я свое слово сказал.

Было четыре часа утра, когда легкое дуновение прошло по спящему бараку. Скользнула тень между кроватями, выбралась в проход, застыла. Чуткий нос поводил по сторонам. Человек согнулся в три погибели, устремился на цыпочках к выходу. Сил у него было немного, да и две бессонные ночи не пошли на пользу здоровью. Его повело на сторону, он чуть не упал, привалился к стене в двух шагах от входа в сортир.

До выхода оставалось тоже два шага. Дальше коридор, за ним – комната надзирателей.

Мужчина перевел дыхание и собрался дальше, но тут кто-то выскользнул из туалета, обвил предплечьем горло, сжал. Бедняга трепыхался, сдавленно хрипел, но у его противника сил было больше. Он отступал вместе с вибрирующим телом, затащил его в загаженный сортир, где горела тусклая лампочка.

Илья не отпускал подонка, боялся, что тот закричит. Надзиратели были рядом, за двумя тонкими перегородками. Вовсе не факт, что все они спят.

Движения жертвы замедлялись, хрип делался глуше. Ткач подержал ее еще немного и отпустил. Боевой опыт подсказывал ему, что теперь человек кричать не сможет, но какие-то звуки издавать будет.

Жертва поползала по грязному полу, уперлась лбом в приступку перед очком. Конечности у нее разъезжались. Илья с презрением смотрел на это грязное животное.

На шум стали появляться люди. Вошел Немченко с отвешенной челюстью и недоуменно уставился на товарища, копошащегося в дерьме. Всунул физиономию моргающий Левицкий. Ему потребовалась недюжинная сила воли, чтобы проснуться и встать. За ними в туалет шагнули еще несколько человек.

Илья приложил палец к губам, выразительно кивнул на стену.

– Вот так ни хрена себе! – проворчал Левицкий. – Ты все-таки поймал его, Илюха.

– Так обещал же, – скромно отозвался Ткач. – Не зря, выходит, я тут полночи караулил.

Физиономия Бушмина распухла до неузнаваемости. Он чувствовал, что над ним стоят люди, как-то съежился, завыл. Илья легонько треснул его по загривку, чтобы тот сбавил громкость.

– Ткач, ты откуда здесь? – прохрипел Бушмин, поворачивая голову. – Ты же спал, мать твою!

– Не спал, Бушмин. Под моим одеялом лежало еще одно, скрученное, и подушка. Я взял их с кровати Ратушняка. Ему уже не надо. А ты повелся. Излагай, Бушмин: как ты дошел до такой жизни? Вроде нормальный мужик. А ведь и правда, парни. – Он повернул голову. – Нам всем каждый день доставалось море оплеух, а Бушмина вертухаи почти не трогали, только изредка, чтобы совсем уж в глаза не бросалось. На чем тебя купили, Бушмин? Как случилось, что ты стал закладывать товарищей?

– Это не я, – прохрипел стукач. – Я не хотел, меня заставили. Это Немченко или Левицкий. Это не я, хлопцы, богом заклинаю. Не хотел я. – По багровой физиономии потекли желтые слезы.

– Вот дерьмо. – Немченко в сердцах сплюнул. – Ну да, точно он. Хотя я такого не ожидал, вроде свой был в доску. А как ты просек, Илюха, что это он вас с Игорьком слил?

– Да не знал я, – отозвался Ткач. – Тебя подозревал, Немченко, уж извини. Блефовал, делал ставку на то, что у этого жмурика нервы сдадут. Он всерьез отнесется к моим угрозам. Гад, в принципе, не поверил в мою осведомленность, уснул со всеми, потом проснулся, очко заиграло, нервы сдали, в общем, спекся. Очень уж трясся за свою дражайшую жизнь. Может, меня хотел задушить, ходил вокруг да около, но сообразил, что силенок не хватит, решил к вертухаям бежать за защитой. Бедняжка. – Он с презрением посмотрел на предателя. – Две ночи почти не спал, милость к себе зарабатывал.

– Ты сам виноват, Ткач, – вдруг простонал Бушмин. – Из-за тебя Богомол с Литвиненко сдохли. Игорек тоже. На хрена ты согласился бежать с ним? Послал бы к черту, и ничего бы не было.

– Вот же сука позорная! – У тощего Немченко побелели скулы, он в бешенстве сжал кулаки.

– Слушай, Илья, а почему ты его жмуриком назвал? – спросил арестант, заросший косматой бородой, имени которого Ткач не знал.

– Я знаю!.. – Немченко ощерился.

Никто не стал его останавливать. Откуда силы взялись у этого задохлика? Он кипел от негодования, схватил скулящего Бушмина за шиворот, подволок к очку и засунул голову внутрь. Вода там появлялась крайне редко, фекалии подступали к самому краю.

Физиономия предателя погрузилась в зловонную гущу. Он начал дергаться, Немченко брезгливо отдернул руку, наступил ногой ему на загривок, начал вдавливать внутрь. Бушмин завибрировал, всплеснул руками, дернулся еще пару раз и затих.