Сначала было весело - Александр Варго

Приоткрыв слезящиеся глаза, с трудом различаю мужской силуэт, стоящий возле меня на коленях.

Но никаких чувств по этому поводу нет. Хочется впасть в оцепенение, ни о чем не думать и хорошо бы ничего не ощущать.

Бормотание незнакомца звучит невнятно, словно далекое горное эхо.

А вот прикосновения заставляют взвыть. Раны на спине словно кислотой облили. Пронзительная боль проясняет мозг, и я понимаю, что он моет спину. Мочалкой, раз за разом окунаемой в ведро, стоящее рядом с головой. Обострившаяся жажда перехватывает горло. Если бы у меня осталась хоть крупица сил, я бы доползла до ведра и лакала грязную, мыльную воду. Но сил нет, и мне остается лишь испытывать танталовы муки вместе с муками физическими.

Зрение несколько проясняется, и я могу рассмотреть руки, окунающие в ведро мочалку. Сухая рябая кожа обтягивает деформированные кости и узловатые вены. Сместив фокус, скольжу взглядом по засаленным штанинам ветхих брюк, разлезшимся сандалиям, из которых торчат не знакомые с ножницами и водой ногти, по грязной майке с выцветшим кондором на груди, заросшему лицу с острохарактерным сизым носом и мутным взглядом хронического алкоголика.

– Э-хе-хе, – задумчиво протягивает незнакомец, достав из кармана крохотную бутылочку. Свернув пробку, жадно нюхает аромат коньяка и делает крохотный глоток. Бережно, словно драгоценность, прячет бутылочку и достает из другого кармана железную фляжку. Делает глоток побольше. Довольно ухнув, утирает навернувшиеся слезы ладонью. Фляжка ложится рядом с ведром.

– Так-с, приступим.

Из холщовой сумки, которую я раньше не заметила, незнакомец достает пластиковую коробку, упаковку ваты, бинты и перехваченные резинкой полоски лейкопластыря.

– Ты, наверное, пить хочешь? – задумчиво произносит алкаш, извлекая на свет божий литровую бутылку столовой воды при условии, что содержимое пластиковой емкости соответствует надписи на этикетке.

Я постанываю от желания.

Вожделенное горлышко касается губ. Вода льется в рот.

Не сумев глотнуть, я поперхнулась и уткнулась лбом в пол в приступе выворачивающего наизнанку кашля.

– Осторожнее надо, – укоряет меня незнакомец. – Давай, вот так, по маленькому глоточку. А теперь обождем малость, пускай организм подстроится. Я пока спину тебе подлатаю.

И, не обращая внимания на попытку дотянуться до воды, силой прижимает мои руки к бокам.

– Не двигайся, а то попрошу Господина Кнута Ивановича подержать.

Вздрогнув от ужаса, замираю.

Достав из коробки ампулы, а из сумки ленту одноразовых шприцов, алкаш, сохранивший навыки доктора, делает укол. В ягодицу. Затем еще два, но уже в район лопатки.

Боль в потревоженных ранах затихает. Щекотно пробегает по подмышке, по расплющенной о пол груди и падает прямо на ковер тоненькая струйка крови.

– Не двигайся, – напоминает незнакомец, сжав предплечье.

Колет страх. Но я лишь краем глаза слежу за движениями местного «доктора», готовящегося штопать меня.

«Штопать» оказалось самым точным определением. Если делать уколы алкаш не разучился, то с иголкой и ниткой дрожащие руки справляются с трудом. Несмотря на обезболивающее, неуклюжие движения и неосторожные рывки причиняют боль.

Я терплю. Сама удивляюсь себе, но лишь стоны срываются с губ. Мучения предыдущих дней, страх и отчаяние значительно повысили переносимость боли. Еще неделю назад подобная операция показалась бы мне серьезным испытанием, нарушающим отлаженный ритм жизни, сегодня же… такая мелочь в сравнении со всем остальным.

Когда инструменты отправляется в коробку, а она, в свою очередь, в сумку, я решаю, что самое страшное позади. И ошибаюсь. Лекарь открывает фляжку, делает жадный глоток, почти делает второй, но вместо этого с силой дует на спину. Спиртовая взвесь накрывает заштопанную рану.

Я захлебываюсь криком.

– Для дезинфекции, – поясняет доктор и повторяет процедуру.

Несмотря на обезболивающие уколы, боль адская.

На какой-то миг сознание даже отключается.

– Пару дней не ложись на спину и не резвись.

Говорит и уходит.

Щелкает замок, и резкий голос карлика гнусавит:

– Смотри, как задницу выпячивает. Одиноко ей, верно?

Лекарь не отвечает, лишь буркнул под нос:

– Зверье бесчеловечное.

– Иди уже, – прикрикивает Господин Кнут. – Сострадательный ты наш.

Собравшись с духом, пытаюсь подняться на ноги. Не получается. Ползу полметра и обессиленно распластываюсь на затоптанном ковре, чувствуя себя медузой, выброшенной штормом на берег. Только перед тем как оставить на песке, волны долго и усердно колотили тщедушное тело о прибрежные скалы.

В животе громко и болезненно урчит.

Карлик ржет во весь голос и топает прочь.

Скрипнув зубами, ползу еще с десяток сантиметров.

Кровать совсем рядом.

Всего одно усилие.

Оно оказалось непомерным.

Стянув покрывало, накрываюсь и тотчас проваливаюсь в дрему.

Словно в калейдоскопе замелькали образы. Не успев сосредоточиться на одном, понимаю, что уже вижу другой.

Сколько я так пролежала – не знаю.

Обезболивающие уколы перестали действовать. На спину словно кто-то горсть раскаленных углей бросил.

Пробую подняться. Не с первой попытки, но получается. Ухватившись за край кровати, подтягиваюсь и наваливаюсь грудью. Перевожу дыхание. Руки дрожат, в голове туман.

Накатывает такая ярость, что тело свело судорогой.

«Я выживу!» – твержу наперекор всему.

Это придает сил.

Забравшись на кровать, обессиленно плачу.

По коридору катится вал звуков, голосов.

Разносят обед. Или ужин…

От этих мыслей болезненные судороги скручивают желудок. Настроившемуся на исцеление организму требуется энергия.

Но сил на то, чтобы добраться до двери и получить порцию, нет.

Из соседней камеры доносится Нинкин голос, который просит разрешения покормить меня.

Карлик орет:

– Молчать, молчать, молчать! Без разрешения рта не раскрывать!

Какая она все же замечательная. Настоящая подруга.

Свистит плеть.

Женский взвизг.

«Вот же низкорослая мразь!» – мысленно ругаюсь, до скрежета зубов сжимая челюсти, не позволяя родиться отчаянному воплю.

Раздача следует мимо моей камеры.

Простившись с мечтою о еде, я до боли сжимаю кулаки. Из ранок от впившихся в ладони поломанных ногтей выступает кровь.