Свой путь - Александра Руда

Искушение поваляться на шелковых контрабандных простынях было велико. Говорят, что ощущения незабываемые! Я поймала себя на том, что внимательным взглядом изучаю фигуру парня и с трудом вернулась к поставленной цели.

– Нет, спасибо. Я пойду.

– Жаль, конечно. Ну, раз так, вам еще табуретка понадобится,– сказал торговец, вскакивая.– У меня есть, вот. Уступлю за двадцать серебрушек.

– Она старая и некрасивая,– оценила я.

– А зачем новая? Для вашей цели и такая пойдет. Главное – легкая. Вы же не прям тут это делать будете. И кусочек мыла. Всего один медячок. Узел лучше будет скользить.

Я махнула рукой и забрала и табуретку и мыло.

В обнимку с табуреткой я бродила по берегу речушки в Гае Влюбленных. Мысль о том, что умирать надо красиво, не давала мне покоя. Я хотела висеть на берегу речки, просматриваясь со всех сторон. И чтоб ивы печально шелестели листьями... Стоп, какими листьями? Зима же. Может, отложить это дело до весны? А, грязь будет. Лучше сейчас. Как раз листва не мешает, моя фигура в прекрасном платье будет хорошо просматриваться со всех сторон. Наконец мне надоело таскать за собой табуретку, которая с каждым шагом становилась все тяжелее. Да и ноги в туфельках замерзли. Я передохнула немного и полезла привязывать веревку к ветке.

Старая табуретка под ногами угрожающе скрипела.

«Как бы не упасть да шею не свернуть»,– подумалось.

Я выбрала ветку потолще, чтобы избежать всяких случайностей, но привязать веревку оказалось делом трудным – в перчатках неудобно, а без них пальцы мерзли и отказывались гнуться. Наконец дело сделано. О нет! Тщательно завязанный скользящий узел оказался на уровне пупка. Да что же это такое!

Я села на табуретку и немного поплакала. Какая же я несчастная! Даже веревку для повешения не могу нормально привязать. Слезы оставили на щеках две жгучие дорожки. Надо было торопиться, а то после всех приготовлений не хотелось висеть с обмороженными щеками. Я полезла опять, веревку развязывать. И завязывать. Упрела вся, расстегнула шубку. Так, теперь надо сказать последнее слово.

– Мир! Ты был жесток ко мне! – Эх, жаль, никто не слышит! – Ты подкладывал мне на жизненном пути всякие гадости. Я несчастная, никому не нужная неудачница! Все отвернулись от меня! Вот сейчас умру, и все поймут, как я им была дорога!

Слова исчерпались. Ноги в туфлях окончательно окоченели. Я взмахнула ногой, оттолкнула табуретку. Горло моментально больно сдавила веревка. Я еще успела услышать, как с сухим треском ломается моя шея...

Что я вам скажу? Путешествие в мир иной довольно болезненно. Спина ужасно ныла. Шея болела. В голове звенело. Вокруг была тишина. Я помедлила открывать глаза, боясь, что увижу перед собой Ёшку, который с довольным видом сообщит, что за свои деяния при жизни я заслужила только преисподнюю. Наконец решившись, я открыла глаза и увидела две физиономии – гладко выбритую и лохмато-бородатую.

– И что теперь? – спросила лохмато-бородатая физиономия.

– Добьем,– предложила гладко выбритая.

Нет, я явно не на небесах! Если насчет Отто я не уверена, то Ирга точно туда попасть не может.

– Где болит? – спросил Отто.

– Я что?..– прохрипела я. Горло саднило и говорить было тяжело.

– Пыталась покончить жизнь самоубийством,– спокойно сказал Ирга.– Не получилось.

Я открыла рот.

– Ветка сломалась,– сказал Отто.– Придумала тоже, на обледеневшей ветке вешаться. Сказала бы мне, я бы тебе надежный крюк в потолок вкрутил.

– И вообще, придумала – вешаться! – Я поняла, что спокойствие некроманта было обманчивым. На самом деле его голубые глаза метали молнии, кулаки были судорожно сжаты.– Что тебе на этот раз стукнуло в голову?

Я попробовала пожать плечами, говорить не хотелось.

– Давай ее поднимать, а то она тут совсем замерзнет,– сказал полугном. – Потом будешь ругаться, когда отогреем.

Я застонала. Спина болела ужасно.

– Конечно, болит. Еще бы, на землю рухнуть копчиком. Хорошо, что шуба удар смягчила,– ворчал Отто, помогая мне встать.

– Вы все видели? – прошептала я.

– Видели,– кивнул друг.– Ряк примчался к Ирге и сказал, что ты просила его убить. Пока туда-сюда, пока тебя нашли. А потом Ирга предложил посмотреть, что будет.

– Вам было все равно,– обреченно сказала я.

– Нам было не все равно! – четко произнес некромант, хватая меня за плечо. Я зашаталась.

– Нам было не все равно.– Отто осторожно отодрал Иргу от меня.– Каждый человек имеет право распоряжаться своей жизнью по усмотрению. Просто то, что ты делала со своей жизнью, глупо. Пришлось нам вмешаться.

– И вбить в твою бестолковую голову, что думать нужно не только о себе! – прорычал Ирга.

– У меня ноги замерзли,– пожаловалась я.

Некромант вздохнул, резким движением поднял меня на руки – от рывка одна туфля упала, – и бегом направился к общежитию. Тяжело дыша, кинул меня на кровать. Я ойкнула. Мог бы и поосторожнее!

– Смотрю, туфли прикупила.– Отто вошел чуть позже, с интересом рассматривая мою туфлю.– Хорошие туфли, мой брат делает.

– Что?! – от возмущения у меня даже прорезался голос.– Это же эльфийская марка!

– Эльфийская марка «Версачель». А это «Версачиль» – видишь, тут завитушка такая.

– Незаметная.

– Мой брат не дурак,– гордо сказал Отто.– Затрат почти никаких, зато прибыль!.. Но качество тоже неплохое, не думай. В моей семье всё делают хорошо!

– Брат! – возмущалась я, вспоминая, во сколько влетели мне эти туфли.

– Двоюродный племянник моего отца! – сообщил полугном.– Хочешь, договорюсь, он тебе таких туфель пару штук подарит? А еще пару за полцены продаст.

– «Версачиль»! – Я откинулась на подушки.

– И платье новое,– оценил Отто.– Серьезно ты помирать собралась. Красиво.

– Я сейчас скажу! – наконец отдышался Ирга.– Я сейчас все скажу некоторым идиоткам, которые помирать собрались. По глупости! Никто ее, видите ли, не любит! Это она никого не любит! Ты, ты, ты...

Полугном усадил некроманта на стул.

– В общем, мы считаем, что заканчивать с жизнью в таком юном возрасте верх глупости. И никто, золотце, по тебе плакать не будет. Наоборот, будут стоять у гроба и шептаться: вот дура, ей бы жить еще и жить, а она... Дура и есть. И на поминки большинство придет только ради дармовых пирожков. А потом напьются и будут непристойные песни орать. А про тебя сразу же забудут.

Я разревелась.

– Ты нужна нам, просто увидь это. Очень нужна. Никакие пирожки и дармовая выпивка утрату тебя не заменят.

Отто ласково погладил меня по голове.