Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли - Виктор Поротников

Другой сотней верховодил княжеский мытник Сдила Нилыч, который отсыпал Юрию Игоревичу серебра, лишь бы выйти в сотники. В эту сотню были направлены Мирошка Кукольник и его сосед Петрила-плотник. Сотня Сдилы Нилыча несла дозор на самом неприступном участке городской стены, протянувшемся вдоль обрывистого берега Оки.

* * *

С некоторых пор в доме у Петрилы-плотника стало тесновато, поскольку к нему перебралась из Ольгова родная сестра его жены вместе с тринадцатилетней дочерью. Звали эту женщину Сбыславой. Однако Петрила называл ее Чернавкой за темный цвет волос. Муж и старший сын Сбыславы остались в Ольгове, вознамерившись оборонять город от татар.

Хотя от Рязани до Ольгова было чуть больше одной версты, никто из рязанцев ничего не знал о судьбе защитников Ольгова. Вся округа вокруг Ольгова была полна татар. С рязанских стен и башен были видны зловещие зарева пожаров за лесом, где лежит Ольгов, – это полыхали деревни вокруг Ольгова.

Сбыслава жадно ловила любой слух об осажденном мунгалами Ольгове и тихонько плакала по ночам, переживая за сына и мужа.

Дед Евстрат, отец Петрилы, собрал свои нехитрые пожитки, сложил их на небольшие санки и ушел из Рязани в Излучинский лес, где у него имелась пасека и срубленная из бревен избушка с печью-каменкой. Увел с собой дед Евстрат и своих четырех коз, для которых у него на лесной заимке было заготовлено сено впрок.

Причина, побудившая деда Евстрата уйти из Рязани, была одна: он переживал за своих коз, которых неминуемо в первую очередь пустят под нож, если татары надолго задержатся под Рязанью. Пропитанья для множества бежавших в Рязань смердов и их семей в городе должно было хватить всего недели на три. Об этом судачили рязанцы на каждом углу, пуская беженцев на постой в свои дома, клети и пристройки, иные из смердов обустраивались на временное жилье кто в бане, кто в сарае, кто на конюшне рядом с лошадьми.

Опустевшую избушку деда Евстрата в переулке близ дома Петрилы заняли сразу две семьи смердов: муж с женой и маленьким ребенком и вдова с тремя детьми.

Однажды в гости к Петриле заглянул Мирошка Кукольник, чтобы забрать свой топор. Сосед-плотник обещал ему насадить топор на более длинное топорище.

– Держи, Мирон! – Петрила вручил соседу топор, насаженный на новенькое топорище из белой березы. – Теперь сможешь колоть татарские головы, как орехи! Рукоять теперь длинная, далеко дотянуться сможешь.

Мирошка оглядел топор, поблагодарил Петрилу и сел на скамью.

Петрила пристроился на низеньком табурете у печи, выстругивая ножом из ивовых и березовых прутьев древки для стрел. За этим занятием его и застал пришедший в гости Мирошка.

Варвара и Ольга, дочь Сбыславы, сидя у окошка, затянутого бычьим пузырем, сучили пряжу.

– А супруга твоя где? – спросил у плотника Мирошка, не видя Улиту и не слыша ее голоса в соседней горенке.

– Женушка моя в бане головушку свою моет отваром из березовых листьев, – с язвительной ухмылкой ответил Петрила. – Улита давеча седой волос у себя обнаружила. Вернее, это Чернавка седую волосинку у нее заметила, ну и брякнула об этом Улите. А та – ох да ах!.. Мол, в родне у нее сроду седоволосых не бывало. С чего бы это вдруг? Вчера весь вечер что-то варили в горшке и всю ночь на золе настаивали, а сегодня с утра пораньше протопили баню, и обе туда шмыг.

Мирошка слегка покивал головой, заметив при этом:

– Супругу твою понять можно, Петрила. В сорок-то лет кому же охота с сединой ходить. Вот в шестьдесят еще куда ни шло…

– Да кто ее седину увидит под повоем-то! – сказал Петрила с ноткой раздраженного недоумения.

– Это на улице не увидят, а дома? – обронил Мирошка.

– Дома все свои, – ворчливо бросил Петрила, – а свои коситься на нее не станут, будь она хоть седа, хоть беззуба. Одно слово: дурехи бабы! Может, скоро все поголовно костьми ляжем, а у них красота на уме!

– Ты же утверждал, что татары обломают зубы об Рязань, – растерянно проговорил Мирошка, чуть изменившись в лице. – Вчера, помнишь, был разговор в дозоре на стене?

– Ну и что с того? – проворчал Петрила. – Я не Бог, могу и ошибиться!

Ольга и Варвара, с серьезными лицами слушавшие все, что говорят взрослые, молча переглянулись, не пряча тревогу в глазах. Более испуганной выглядела тринадцатилетняя Ольга, уродившаяся в мать своими карими очами и темной косой. Варвара была на год постарше Ольги, поэтому уже научилась скрывать многие свои чувства.

* * *

Через три дня после похорон младшего сына Юрия Игоревича в Спасо-Преображенском соборе вновь зазвучали траурные песнопения священников. На этот раз отпевали двух бояр, умерших от ран, полученных ими в сече с татарами у Черного леса.

Храм был полон знати и простого люда.

Был второй час пополудни; гробы с телами усопших бояр были установлены в центральном нефе храма напротив Царских врат.

Шла заупокойная Божественная литургия с поминовением усопших, которую возглавлял епископ Паисий. Хор певчих с печальной торжественностью затянул заупокойный тропарь с припевом «Благословен еси Господи…»

Все присутствующие на литургии родственники и друзья покойных стояли перед гробами с зажженными свечами в руках.

Едва священники после канона и пения стихир приступили к чтению евангельских блаженств, в храм внезапно вбежали два воина, громко топая сапогами и звякая кольчугами. Оба были в красных плащах, с мечами у пояса. Оказавшись под сводами собора, воины сняли с голов свои островерхие шлемы.

Их появление и та торопливость, с какой эти гонцы стали довольно бесцеремонно проталкиваться сквозь толпу к Юрию Игоревичу и его ближним боярам, привнесли в это торжественное действо отпевания некую зловещую тревогу. Многие из прихожан, забыв о сути происходящего, с беспокойством взирали на Юрия Игоревича, который, нахмурив брови, внимал тому, что нашептывают ему эти внезапно появившиеся ратники.

Поставив свечку на канун, Юрий Игоревич что-то тихо промолвил своему гридничему Супруну Савеличу, а тот поделился услышанным от князя с боярином Яволодом, который, в свою очередь, шепнул что-то боярину Твердиславу, тот передал услышанное другому вельможе из княжеской свиты…

Так, от одного к другому, тревожная весть распространилась среди многих сотен людей, собравшихся в этот час в храме: враг у ворот Рязани!

Юрий Игоревич тотчас покинул храм, вместе с ним с траурной литургии ушли все взрослые мужчины как из боярского сословия, так и из простонародья.

Над Рязанью плыл тревожный колокольный звон, созывающий всех способных держать оружие спешить на городские стены.

Мирошка и Петрила, выбежав на улицу, столкнулись лицом к лицу и вместе поспешили к месту сбора своей сотни. От быстрой ходьбы по размякшему снегу Мирошка быстро утомился, поскольку у него под полушубком был надет колонтарь, кольчуга без рукавов, на голове был железный шлем с кольчужной бармицей, на поясе висел кинжал, за пояс был заткнут топор, в левой руке был круглый щит, в правой – короткое копье.