Звездный час Уилта - Том Шарп

Капитан Клодиак пристально посмотрела майору в лицо. Физиономия не из приятных. Но в положении капитана другого выхода нет.

– Что вам от меня надо?

– Я хочу знать, о чем говорил Уилт. Что он там болтал на своих лекциях. Можно было понять из его слов, что он коммунист?

– Я ничего такого не замечала. Иначе доложила бы.

– О чем же он рассказывал?

– Ну, о парламенте, о том, кто за кого голосует на выборах. Что англичане думают о том о сем.

– О том о сем? – переспросил Глаусхоф, недоумевая. что такая аппетитная бабеночка находит в лекциях. на которые он, Глаусхоф, не пошел бы и за большие деньги. – О чем же именно?

– О религии, о браке, о… Мало ли о чем.

Битый час майор расспрашивал капитана Клодиак, но так ничего толком и не узнал.

Сидя на кухне, Ева поглядывала на часы. Пять часов утра. Ева уже в два была на ногах и предавалась самым разнообразным чувствам. Вчера, ложась в постель, она осерчала на мужа: «Ну вот, опять зашел в пивную и надрался. Теперь пусть только пожалуется на похмелье». Она все заводилась и заводилась, но в час ночи злость сменилась тревогой. Генри никогда еще не задерживался так долго. Не случилось ли чего? Что только ни приходило ей на ум: попал в аварию, арестован за нарушение порядка в нетрезвом виде. В конце концов ей стало казаться, что в тюрьме с Генри произошло самое ужасное. Он же занимается с извергом, с убийцей Маккалемом. То-то в понедельник после урока он был сам не свой. Правда, он порядком выпил, но Еве почему-то запомнились его слова про… Нет, не в понедельник. В понедельник он вернулся, когда Ева уже спала. Значит, во вторник утром. Ну да. Он прямо места себе не находил. Батюшки, как она сразу не догадалась: Генри был напуган! Он сказал, что оставил машину на стоянке, а вечером то и дело опасливо поглядывал в окно. Машину разбил. Тогда Ева думала, что виновата его обычная расхлябанность, но теперь-то она понимает… Ева зажгла свет и встала с постели. Что же это: под самым ее носом разыгрывается какая-то кошмарная история, а она "и знать ничего не знает.

Ева опять обозлилась. Генри в своем репертуаре: как что-нибудь важное, так он скрытничает. Думает, она и совсем дура. Конечно, рассуждать о книгах и вести умные разговоры с гостями она не умеет, зато знает толк в житейских делах. Вон хоть близняшки: кто скажет. что Ева пристроила их в плохую школу?

Так прошла ночь. Ева сидела на кухне, беспрестанно пила чай, нервничала, злилась, ломала голову, кому звонить, а потом решила не звонить никуда. Ни к чему раздражать людей звонками среди ночи. Может, дело выеденного яйца не стоит: машина сломалась или заехал к Брейнтри, выпил и побоялся, что полиция задержит, а он за рулем пьяный. Тогда правильно сделал, что остался. В таком случае она может спокойно ложиться спать…

Но, несмотря на этот сумбур мыслей и чувств, на душе у Евы все время кошки скребли. Какая же она была дура. что послушала Мэвис и связалась с доктором Корее. Что Мэвис вообще понимает в сексе? Она же не говорит, как они там с Патриком в постели. Еве, правда, и в голову не приходило спросить, да Мэвис и не расскажет. Она только жалуется, что у Патрика вечно амуры на стороне. А может, Мэвис сама виновата. Может, она фригидна, или не слишком чистоплотна, или все время норовит подчинить Патрика своей воле, или ей не хватает женственности. Да мало ли что. Это же еще не повод, чтобы пичкать мужа – как их? – стероидами или гормонами и превращать его в сонного толстунчика – такого и мужчиной не назовешь, – который все вечера напролет пялится в телевизор и не справляется на работе. А Генри, в общем-то, не такой уж плохой муж. Рассеянный только: делает что-нибудь, а мысли витают бог знает где. Вон в воскресенье чистит картошку к обеду и вдруг заявляет: «По сравнению с нашим викарием Полоний был просто великий мыслитель». С чего это он брякнул? Ведь два воскресенья подряд не был в церкви. Ева спросила, кто такой Полоний; оказывается, просто-напросто герой какой-то пьесы.

Да, Генри действительно не от мира сего. Но Ева и не требует от него житейской сметки. И все-таки у них случаются нелады, особенно из-за близняшек. Почему Генри никак не хочет признать, что у девочек необычные способности? Нет, насчет необычных способностей он согласен, но имеет в виду не те способности. И к чему он обозвал их «птицами одного помета»? А то и похлеще прозвища выдумает. Или эта гадкая история с кулинарным шприцем. Неизвестно, как после нее девочки станут относиться к мужчинам. В том-то и беда, что Генри какой-то бесчувственный.

Ева встала из-за стола и, чтобы развеяться, принялась наводить порядок в кладовке. В половине седьмого в кухню спустилась Эммелина в пижаме и помешала ее занятию.

– Что это ты делаешь? – спросила она, как будто сама не видит.

Ева, не чуя подвоха, отрезала:

– По-моему, и так понятно. Чего ты пристаешь с глупыми вопросами?

– А вот Эйнштейн сомневался в самом очевидном, – по своему обыкновению, Эммелина завела разговор о том, в чем Ева не разбиралась и потому не могла возражать.

– В чем сомневался?

– Что кратчайший путь между двумя точками – прямая.

– Разве не так? – Ева сняла банку мармелада с полки, где стояли банки с сардинами и тунцом, и поставила в отделение для варенья.

– Конечно, не так. Это же всем известно. Кратчайший путь – кривая. А где папа?

– Я не понимаю, как это… Что значит «где папа»? – неожиданный скачок с заоблачных высот к повседневности озадачил Еву.

– Я просто спросила, где он. Его нет?

– Нет, – Ева разрывалась между желанием задать дочери взбучку и необходимостью хранить невозмутимый вид.

– А куда он ушел?

– Никуда, – Ева поставила мармелад обратно на полку с сардинами, а то жестяная банка плохо смотрится вместе со стеклянными. – Папа заночевал у Брейнтри.

– Наверно, опять напился. Он алкоголик, да?

Ева так сжала банку кофе, что та чуть не треснула.

– Не смей так говорить об отце! Ну, выпьет стаканчик после работы, чего тут особенного? У многих такая привычка. А обзывать отца я тебе запрещаю.

– Ты и сама его обзываешь. Ты сказала, что он…

– Неважно, что я сказала. Тогда было другое дело.

– Нет, не другое. Ты тогда сказала, что он алкоголик. Что, мне спросить нельзя? Ты сама нам велишь…

– Сейчас же убирайся в свою комнату. И чтобы я больше от тебя таких разговоров не слышала.

Спровадив Эммелину, Ева без сил опустилась за стол. Ох уж этот Генри, не может внушить девочкам, что отца надо уважать. Еве приходится самой заниматься их воспитанием, а у Генри никакого авторитета. Ева вернулась в кладовку и снова принялась указывать банкам и коробкам свои места. Это занятие ее немного успокоило. Закончив, она разбудила девочек и велела побыстрее одеваться.

– Сегодня едем на автобусе, – объявила она за завтраком. – Машину взял папа, и…