Войсковые разведчики в Афгане. Записки начальника разведки дивизии - Николай Кузьмин

Она представляла собой труднопроходимый район в междуречье рек Кундуз и Талукан размером 10 на 20 км. Однако весь этот район окружала пустыня, пройти через которую незаметно было невозможно.

Зайца несколько раз пытались вывезти в горы, но не получилось. Стало ясно, что его захват советскими войсками – дело времени. Совет главарей решил, что раз вывести его невозможно, а он уже почти 1,5 месяца был у них, видел многих главарей, их базы и схроны, то целесообразно его ликвидировать, как нежелательного свидетеля. Что и было незамедлительно сделано.

Его вывели на берег реки Кундуз, застрелили, тело раздели догола и бросили в реку. Теперь через 1–2 дня его уже нельзя было бы опознать: жара, рыбы и раки сделают свое дело. А бесхозных трупов в реках Афганистана в те годы было предостаточно. Так пропал и погиб подполковник Заяц.

Подтверждение этой версии появилось еще через месяц.

Органы госбезопасности Афганистана (ХАД) захватили и передали нам бывшего солдата-строителя из кундузского УНР рядового Демиденко. Этот человек в августе 1980 года дезертировал из своей части и перешел к душманам. Принял ислам и получил имя – Таджмамад, очень распространенное у таджиков. Его, конечно, долго искали, но безрезультатно.

В течение четырех лет потом этот Таджмамад принимал активное участие в боевых действиях против советских войск и афганских властей, был несколько раз ранен.

Заслуги его перед душманами были столь велики, что они подарили ему дом, женили без калыма за невесту (калым – плата за невесту, причем немалая) и дали денег на свадьбу. К настоящему времени у него было уже несколько детей и уважаемое положение.

Но вот, наконец, попался. Я присутствовал на его допросе. Это был человек на вид неопределенного возраста, небольшого роста, худощавый, стриженый, как все афганцы, наголо, в национальной одежде и загорелый до черноты. Встреть я его где-нибудь в кишлаке, никогда бы не усомнился, что это афганец.

На допросе он отказался говорить на русском языке, мотивируя это тем, что он в течение четырех лет не разговаривал по-русски и забыл этот язык. Вот так и говорили через переводчика.

Глядя на этого выродка, я думал, почему у него к нам такая ненависть? Почему он дезертировал за два месяца до увольнения в запас? Ведь он не был молодым солдатом, сбежавшим из-за пресловутой тирании «дедов».

После допроса его переодели в солдатскую форму без погон и отправили на самолете в Ташкент, где его ждал суровый, но, как говорят, справедливый суд. Приговор себя не заставил долго ждать, бывший солдат был приговорен к высшей мере и через месяц расстрелян. Приговор Военного трибунала потом зачитывали во всех частях 40А.

И уж для того, чтобы совсем закрыть эту тему, скажу, что весной 1997 года в Киеве я встречался с сыном Зайца. Ему я все рассказал точно так же, как и здесь, я вполне по-человечески понимаю трагедию этой семьи. Однако историю переписать невозможно. Что было, то было.

Позднее, через несколько лет в украинских газетах, и особенно на ветеранских сайтах Интернета, неоднократно возникала тема о пропавшем в Афганистане подполковнике, причем возникали самые невероятные версии – ведь он до сегодняшнего дня числится без вести пропавшим.

Писать в газету я не стал, все, о чем я пишу здесь, я рассказал лично его сыну. Поэтому не хочу вторгаться в их семейные дела. Время уже само все поставило на свои места!

Наиболее ожесточенным и кровопролитным боем, в котором мне лично пришлось принять участие в Афганистане, я считаю бой с засадой душманов в ущелье Дарваза (Ворота) в 6–8 км по трассе от кишлака Хинджан в сторону перевала Саланг.

Случилось это 23 апреля 1984 года. За несколько дней до этого командир дивизии поставил мне задачу принять участие в формировании оперативной группы, создаваемой для усиления охраны и обороны тоннеля Саланг в зоне ответственности 108 мсд.

Начиналась седьмая по счету Панджшерская операция, и командование 40А, зная по предыдущим операциям, какое значение имеет этот тоннель и сколько неприятностей нам могут сделать там «духи», решило подстраховаться.

От нашей дивизии на участок трассы Чаугани – тоннель Саланг высылалась опергруппа в составе первого мотострелкового батальона 149 гв. мсп в полном составе, артиллерийской батареи 122-мм гаубиц артполка, саперного взвода от 541 инженерно-саперного батальона. Для управления и связи нам выделили КШМ Р-145, для полной автономности действий мы имели до полутора десятков грузовых машин с горючим, боеприпасами, продовольствием. Всего получилось около 60 единиц техники. Возглавлял все это начальник штаба 149 гв. мсп майор Бабенко. Я же был назначен комдивом в качестве представителя штаба дивизии для координации действий с 108 мсд.

Задача была серьезной и ответственной. Надо было выдвинуться в предгорья хребта Гиндукуш в район кишлака Хинджан и, сосредоточившись там, как на основной базе, действовать в направлении перевала Саланг и в стороны от него.

Все мы сделали как надо, к установленному времени, 16.00 22.04, прибыли в Хинджан (Чаугани), вышли на связь с КП 108 мсд. Сходу получили задачу: завтра с утра выдвинуться к перевалу Саланг и «почистить» несколько прилегающих к дороге кишлаков.

Пока Бабенко принимал решение на боевые действия и ставил задачи командирам, я с переводчиком, старшим лейтенантом Намозом Якубовым, пошел в кишлак, чтобы встретиться с командиром оперативно-агентурной группы (ОАГр) 40А для уточнения обстановки.

Чаугани – небольшой кишлак, славившийся своим дровяным базаром. Само его название и означает – дровяной базар. В Афганистане отношение к дереву особое: все, что мало-мальски прямое, идет на строительные материалы, а остальное – на дрова. Причем дрова идут на вес. На здоровенных безменах на одну чашку кладут дрова, на другую гири или камни, не знаю уж точно цену этих дров, но недешево. Топить печь дровами мог только зажиточный человек, средний афганец топит печи соломой, всякими ветками, кизяками.

В дивизии меня проинформировали о местонахождении ОАГр, и я их без труда нашел. Встретили меня, естественно, настороженно, по легенде они были вообще не военными – не то метеорологами, не то «ботаниками». Ну, я представился, передал им приветы от их коллег в Кундузе, мы поговорили об общих знакомых, начальниках, и недоверие исчезло.

Агентурщики, как мы их называли, оказались гостеприимными, общительными людьми, быстро собрали на стол: плов и шашлык всегда есть в чайхане рядом – короче, через полчаса мы уже плотно «врастали» в оперативную обстановку.

В этом районе действовала крупная банда главаря по имени Суфи Паянда. Где-то 250–300 человек, в открытые бои не ввязывались, помногу не собирались, больше действовали мелкими засадами и ночными обстрелами органов власти.

Несколько раз пытались обстрелять расположение мсб 177 мсп, стоявшего на окраине кишлака, но оттуда отвечали из минометов и танков, страдали местные жители, поэтому под их давлением «духи» практически отказались от этого. А вот минирование дорог, так это в полной мере. Причем подальше от гарнизона, где-нибудь в неожиданном месте. На это они были большие мастера.