Повседневная жизнь российских жандармов - Борис Григорьев

…1879 год начался с двух крупных покушений. 9 февраля на подножку кареты, увозившей вечером из театра домой харьковского генерал-губернатора, генерал-майора князя Д. Н. Кропоткина (двоюродного брата анархиствующего князя П. А. Кропоткина), вскочил неизвестный молодой человек и одним единственным, но прицельным выстрелом нанес ему смертельную рану, от которой он вскоре скончался в страшных мучениях. В прокламациях, появившихся затем в Харькове, утверждалось, что он убит по приговору Киевского отделения социально-революционной партии. Газета «Земля и воля» опубликовала письмо социалиста-революционера, взявшего на себя казнь Кропоткина — имя его, естественно, не упоминалось. Харьковский генерал-губернатор обвинялся в жестоком обращении с политическими заключенными и в зверском подавлении студенческих волнений.

По горячим следам местной полиции убийцу разыскать не удалось. И лишь после 14 ноября 1879 года он был арестован — им оказался киевский революционер Григорий Гольденберг, принимавший до этого участие в покушении на жизнь киевского товарища прокурора Котляревского, за что был выслан в Архангельскую губернию, откуда бежал и перешел на нелегальное положение. Следуя из Одессы с небольшим, но очень тяжелым чемоданом, он привлек к себе внимание жандармов на станции Елисаветград. Владелец подозрительного груза был задержан, при вскрытии чемодана обнаружился динамит.

На дознании Гольденберг вначале держался до вольно стойко, отказывался давать показания на соучастников, убийство князя Кропоткина преподносил как героический акт и заявлял, что «…револьверные выстрелы не перестанут за нас говорить… пока в России не будет конституции».

Но за всей этой внешней бравадой одесский прокурор А. Ф. Добржинский — опытный криминалист и тонкий исследователь человеческих душ — быстро разглядел уже знакомый ему тип революционера, способного на романтический порыв и безумные поступки ради славы и удовлетворения непомерного честолюбия, но в то же время психически неустойчивого и подверженного влиянию со стороны.

С учетом этого прокурором была организована его вполне профессиональная и грамотная внутри-камерная разработка, включавшая в себя:

проведение его встреч с матерью, умолявшей его ради семьи не губить себя;

знакомство его с содержанием панических писем на эту же тему отца; помещение к нему в камеру завербованного из числа народовольцев агента-внутрикамерника Ф. Е. Курицина, контролировавшего его психическое состояние и степень стойкости в «задушевных» беседах во время длинных тюремных ночей;

установление с ним непосредственного человеческого контакта и внушение к себе, как к следователю, доверия с его стороны.

Комплексное использование всех этих средств психологического воздействия позволило прокурору А. Ф. Добржинскому притупить волю Гольденберга к сопротивлению и внушить ему на первый взгляд совершенно химерическую идею о том, что главной причиной образовавшейся между правительством и революционными организациями бездонной пропасти взаимной ненависти и недоверия друг к другу является отсутствие информации о подлинных целях и действительных намерениях друг друга. И если он, Гольденберг, возьмет на себя почетную миссию открыть глаза властям на истинные цели и кадры революционной партии, правительство, убедившись в том, насколько они отвечают интересам народа, прекратит свою борьбу с ней.

Считать Гольденберга полным глупцом и совершенно наивным в политике человеком у нас нет никаких оснований, но просто диву даешься, как он мог безропотно проглотить такую явную наживку. Вероятно, он к этому моменту уже сломался и полностью капитулировал, а умный психолог и прокурор А. Ф. Добржинский подсластил ему эту горькую пилюлю, подбросив «благородную» идею сохранить свое лицо и выступить в роли мессии, примиряющего непримиримое. Как бы то ни было, 9 марта 1880 года Гольденберг написал свои 80-страничные показания, дополнив их позднее характеристиками на упомянутых в них 143 деятелей своей партии, включая даже их внешние приметы. Вскоре, правда, он прозрел и, не вынеся мук совести, 15 июля 1880 года повесился на полотенце в тюремной камере.

Покушение на главного начальника Третьего отделения и шефа Отдельного корпуса жандармов генерал-адъютанта А. Р. Дрентельна (1820–1888), занявшего этот пост через два месяца после убийства Мезенцева, протекало по схожему сценарию, но с полным фиаско для покушавшегося. 13 марта 1879 года, когда Дрентельн следовал в карете вдоль Лебяжьего канала в Петербурге на заседание Кабинета министров, его догнал всадник на породистой лошади и с близкого расстояния на полном скаку произвел один выстрел в окно кареты. Чтобы попасть в быстро движущуюся цель с такой позиции, надо быть отменным стрелком, каковым покушавшийся студент Медико-хирургической академии 21-летний польский дворянин Л. Ф. Мирский отнюдь не являлся. Пуля из его пистолета пролетела мимо, опалив только воротник шинели Дрентельна. По приказу генерала кучер кареты стал преследовать незадачливого стрелка, лошадь под которым вскоре споткнулась и упала. Но Мирский успел сесть в пролетку и скрыться. В прокламации, выпущенной революционерами в день покушения, говорилось, что Дрентельн «достоин смерти уже за одно то, что был при существующих политических условиях шефом жандармов».

Жандармы быстро установили личность покушавшегося по брошенной им во время погони лошади, чистокровной английской кобыле по кличке Леди, купленной им накануне покушения в конном манеже за 300 рублей. Вскоре он был арестован в Таганроге, оказав при аресте вооруженное сопротивление. Но и в статичном положении, произведя три выстрела, он опять промахнулся. Петербургский военно-окружной суд приговорил его к смертной казни через повешение. В отсутствие Александра II в столице временный генерал-губернатор И. В. Гурко заменил казнь бессрочной каторгой, «нарвавшись» за это на реприманд царя, в гневе заявившего по этому поводу: «Действовал под влиянием баб и литераторов». Но, как бы то ни было, Александр II не стал отменять его решение.

А 2 апреля 1879 года на Александра II было совершено очередное покушение — к счастью, и на этот раз не достигшее своей цели. (Покушавшийся на жизнь императора А. К. Соловьев выследил свою жертву на Дворцовой площади и несколько раз выстрелил в нее чуть ли не в упор, но промахнулся.)

Чем же власти ответили на очередной удар революционеров, какие конкретные меры защиты самодержавного строя в России от новых посягательств террористов ими были приняты?

Александр II «повелеть соизволил» предоставить чрезвычайные полномочия генерал-губернаторам Петербурга, Москвы, Киева, Харькова, Одессы и Варшавы, которыми стали герои Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, боевые генералы Гурко, Тотлебен, Лорис-Меликов и другие, по обеспечению общественного порядка и спокойствия на вверенных им территориях и по бескомпромиссному искоренению преступных террористических организаций. Они получили право подвергать административному аресту и высылке без суда любое неблагонадежное в политическом отношении и подозрительное лицо, закрывать или приостанавливать любые периодические издания, объявлять военное положение и т. п.

По царскому указу от 5 августа 1879 года был изменен процессуальный порядок уголовного судопроизводства. В соответствии с ним каждый обвиняемый в политических преступлениях мог быть предан суду без проведения предварительного следствия и без показаний свидетелей. Достаточно было лить полицейских документов. По таким делам исключалась возможность обжалования приговора в высшей судебной инстанции.