Дочь последнего дуэлянта - Жюльетта Бенцони

За столом воцарилось молчание. Изабель поднялась со своего места и попросила госпожу принцессу извинить ее, но головная боль… Она скорым шагом пошла к двери, однако успела услышать, как Шарлотта де Конде возмущенно сказала дочери:

– Я знала, что вам чужды невинные развлечения, дитя мое, но не думала, что вам доставляет наслаждение бессмысленная жестокость.

Изабель чувствовала, что хотя бы за эти слова она до конца своих дней будет любить принцессу!

Принцесса не ограничилась словами. Воспользовавшись тем, что Изабель уехала на несколько дней в особняк Валансэ, чтобы помочь сестре обжиться в новом для нее месте, госпожа де Конде призвала к себе Гаспара де Колиньи, чтобы доподлинно узнать, как все было на самом деле. Гаспар не только не выказал никакого смущения, услышав о Марион, напротив, он от всего сердца рассмеялся.

– Само собой, я посоветовался с Марион. Она старинная моя приятельница и верный друг. Я обязан ей очень многим. Она истинная женщина и великолепно знает все движения человеческого сердца. А что касается моих страданий и сомнений, то она дала мне лишь один совет: отрекитесь. «Если нет другой возможности завоевать ту, которую вы любите, пожертвуйте своей религией без малейших колебаний, – сказала она. – Тем более, мне не кажется, что вы так уж набожны. Люди меняют веру и по менее благородным причинам, и если вы в самом деле любите…» Выйдя от нее, я отправился прямо в церковь Святого Павла. Мой отец с ума сошел от ярости. А моя мать упала в обморок и пришла в себя только для того, чтобы меня проклясть. Упорствует и госпожа де Бутвиль, которую я надеялся завоевать предложением нашего брака…

– Я знаю об этом. Изабель очень подавлена. Что вы собираетесь теперь предпринять?

– Если бы я только знал!

На самом деле Гаспар де Колиньи прекрасно знал, что собирается делать. Уже не первый день он обсуждал все тонкости предприятия с герцогом Энгиенским, который, надо признаться прямо, первым подал счастливую мысль, прибавив, что ради того, чтобы она была доведена до конца, берет ее осуществление на себя. Однако счел нужным предупредить:

– Ты знаешь, что рискуешь головой, Гаспар?

– Ришелье больше нет на свете!

– Его нет, но есть королева. Она ненавидела его при жизни, но, похоже, получает извращенное удовольствие, требуя неукоснительного исполнения всех его указов. Если твой несчастный брат не испытал на себе последствий королевского гнева, то только потому, что был очень болен. Зато ты так и пышешь здоровьем.

– Значит, твердым шагом взойду на эшафот. Я люблю Изабель, люблю так, что готов отдать жизнь за одну ночь любви…

– Значит, нам только и остается, что всерьез и немедленно взяться за подготовку. Будем ковать железо, пока горячо.

В этот вечер госпожа де Рамбуйе пригласила на ужин всех подруг своей дочери Жюли, которая наконец-то решила выйти замуж за своего нареченного Монтозье. Совершалось в некотором роде прощание с девичьей жизнью. Среди гостей – ни одного мужчины, разве только музыканты, да и те находились за драпировкой. Вечер удался на славу, и гостьи от души повеселились. Не приехала только госпожа де Лонгвиль, сославшись на то, что еще не оправилась после родов. Но, как ни странно, в гостиной, где ей всегда были рады, никто не сожалел о ее отсутствии.

Было довольно поздно, когда молодая маркиза де Валансэ с сестрой уселись в карету, которая должна была везти их на улицу Жур, где жену ожидал супруг, с радостью предвкушая назначенный на утро отъезд. С утра пораньше он и Мари-Луиза отправлялись в родовой замок – маркиз мечтал о мирной деревенской жизни вдали от суеты и грязи Парижа.

Карета свернула за угол и замедлила ход. Кучер, не желая производить лишний шум, доехал не спеша до ворот особняка Валансэ и остановился. Изабель затаила было дыхание, но тут же вздохнула с облегчением, увидев вынырнувших из темноты мужчин в масках. Двое из них встали перед лошадьми, остальные без труда справились с кучером и лакеями на запятках. После чего огромного роста великан распахнул дверцу кареты и бесцеремонно вытащил из нее Изабель, которая кричала и яростно отбивалась. Мари-Луиза лишилась чувств.

Гигант со своей добычей, продолжавшей кричать и отбиваться, ринулся во двор, в глубине которого стояла запряженная шестеркой лошадей дорожная карета с распахнутыми дверцами. Великан передал свою ношу в руки мужчине, сидевшему в карете, которые были куда более ласковыми.

– Вот она, господин маркиз! Рад, что вы ее заполучили. Она меня всего исцарапала – ни дать ни взять бешеная кошка!

– Полегче, Бастий, изволь говорить с уважением. В самом скором времени ты будешь обращаться к этой даме «госпожа маркиза».

Дверца закрылась. Кучер хлестнул лошадей, и тяжелая карета тронулась с места. Между тем перед домом возобновились боевые действия. На свое несчастье, привратник, решив, что нападавшие собираются ограбить особняк, бесстрашно ринулся на злодеев и был убит. Узнав о его смерти, Изабель не переставала о нем печалиться. Мари-Луизу, которая по-прежнему была в обмороке, вынесли из кареты, отнесли в ее покои и доверили заботам горничных.

А тем временем «несчастная жертва безбожного похищения», как будет вскоре написано в «Газетт», смеялась от души в глубине дорожной кареты в объятиях своего похитителя, которому пока еще никак не удавалось получить столь вожделенный первый по-целуй.

– Я хорошо сыграла свою роль? Я громко кричала?

– Может быть, даже слишком громко. Вы были великолепны! Я опасался, как бы не сбежался потрясенный вашими криками весь квартал. Завтра весь Париж и весь двор будут знать, с какой отвагой вы оборонялись. А теперь, моя нежная, моя любимая, подарите мне возможность насладиться наградой.

– Наслаждайтесь, – с великодушным лукавством разрешила Изабель.

В следующую секунду она уже не смеялась, изумленная поцелуем, в котором она словно бы растворилась. Этот поцелуй не был первым в ее жизни, но другие, возможно, бывшие слишком торопливы или неумелы, оставили ее равнодушной. Поцелуй Людовика оскорбил ее, а поцелуй Гаспара…

Искусству любви обучила Гаспара Марион Делорм, и женское тело стало для него сродни музыкальному инструменту. Он выучился играть, он сделался мастером. Но на этот раз речь не шла об игре. Девичья прелесть Изабель зажгла в нем подлинную страсть, и она заиграла всеми красками. Его жадные губы ласкали нежный рот, атласную шею, грудь, приоткрытую вырезом шелкового платья, на которое была накинута меховая пелерина, спасительница от зимнего холода. Его поцелуи зажигали огонь в крови, погружали в истому, звали позволить любимому исчерпать до дна свое желание, и все же Изабель нашла в себе силы ласково отвести руку, которая пыталась расстегнуть ее платье.

– Вы хотите нашей смерти в карете? – спросила она с улыбкой. – И к тому же под взглядами лакеев? Помучайтесь еще немного, дайте мне несколько минут, и я подарю вам всю себя целиком.

– Вы так прекрасны, сердце мое! От вашей красоты я схожу с ума…