Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - Борис Тененбаум

Тем не менее маршал не отступил. К полудню, извещенный посланным к нему гонцом, к Фридланду подошел Наполеон и принял у Ланна общее командование. Дождавшись к 4 часам подхода гвардии и частей еще одного корпуса, он приказал начать немедленную атаку. Толстой, как мы хорошо помним по «Войне и миру», высмеивал саму идею того, что генералы влияют на ход событий на поле боя. Ну, вот сражение под Фридландом могло бы дать ему пример обратного, если бы он соглашался послушать кого-нибудь, кроме самого себя. Беннигсен сделал ошибку, оставив свою армию в излучине реки Алле. За его спиной теперь была река с четырьмя деревянными мостами – но деревянные мосты, как известно, горят. В итоге на его скучившиеся на тесном пространстве войска обрушился комбинированный удар пехоты, кавалерии и вынесенных вперед подвижных батарей – и ему не помогла даже отчаянная атака гвардейских полков. Огромного роста солдаты, отобранные чуть ли не по одному в элитные полки, полегли совершенно напрасно – русская армия была разбита, потеряв около трети своего состава.

Кто-то из участников сражения сказал потом про русских гвардейцев, что они были «…гигантами, сражавшимися с пигмеями...» – но пигмеи победили.

Военный совет, собравшийся в русской ставке после Фридланда, пришел к выводу, что продолжение войны нежелательно. До сих пор военные действия шли на территории, принадлежавшей Пруссии. Но переход через Неман поставит французские войска уже на территорию Российской Империи, а идею дать Наполеону еще одно сражение оставили после того, как великий князь Константин сказал Александру Первому, что со сражением незачем и хлопотать – если он даст каждому русскому солдату пистолет и прикажет застрелиться, то получит совершенно такой же результат. Сказано было образно. К тому же имело значение и то, кто это сказал. Константин Павлович командовал российской гвардией, в сражении показал себя отнюдь не трусом, а по положению являлся не просто братом царя.

В державной иерархии Российской Империи отсутствовал специальный титул для старшего из братьев ныне царствующего государя, аналогичный французскому титулу «Месье» или английскому – герцог Йоркский. Все близкие родственники царя одинаково именовались великими князьями, но Константин был не просто самым старшим из них.

В отсутствие у Александра Первого законного потомства он был наследником трона.

В итоге было решено добиваться перемирия, и к Наполеону был послан князь Д.И. Лобанов-Ростовский. Встретили его самым любезным образом. Было договорено о встрече императоров, и ее устроили 25 июня 1807 года на специально выстроенном для этого плоту, установленном французскими саперами точно по середине Немана. Высокий шатер на плоту имел два входа, обращенные к разным берегам, и оба государя – и российский, и французский – должны были прибыть туда на лодках, по возможности одновременно. Наполеон успел первым – и встретил Александра как своего гостя. Мир был заключен буквально за пару минут – после того, как на вопрос «Из-за чего мы воюем?» Александр ответил, что он ненавидит Англию так же, как и Наполеон.

«В таком случае мир заключен», – было сказано ему в ответ, и императоры начали беседовать уже в совершенно дружеской манере. Желая закрепить успех, Наполеон объявил Тильзит «нейтральной территорией» – это был жест высокой вежливости. Теперь встречи русских и французских военных и дипломатов могли проходить в городе – он официально больше не считался территорией, занятой французской армией, так что Александр и его приближенные могли там поселиться, не роняя своего достоинства.

Князя Лобанова-Ростовского Наполеон наградил орденом Почетного легиона Большого Креста, в день прибытия Александра в Тильзит его встретил торжественный салют из сотни орудий. Вообще делалось решительно все для того, чтобы встреча выглядела как совещание союзных держав, а не переговоры о мире между недавними врагами. Устраивались смотры гвардии – и французской, и русской. Наполеон подарил Александру набор мебели для того, чтобы тот мог чувствовать себя в Тильзите как можно более удобно, и даже послал ему собственную походную койку.

Всячески поощрялись неофициальные встречи русских и французских офицеров, Наполеон наградил определенное число русских гвардейцев орденами Почетного легиона, Александр ответил ему тем, что наградил такое же количество французских гвардейцев Георгиевскими крестами. Ну, понятное дело, – за закрытыми дверями шла упорная торговля.

Предметом ее была несчастная Пруссия.

Скорее всего, у Наполеона не было все-таки намерения ликвидировать Пруссию как государство, хотя он поначалу непрерывно твердил об этом в своих разговорах с царем. В 1806 году он сделал курфюрста Саксонии королем, но вряд ли было бы мудрым делать Дрезден главным городом этой части Германии, не создавая ему никакого противовеса. Однако у Наполеона как дипломата вообще в ходу был такой прием – с самого начала заявлять настолько чрезмерную позицию, что ему с нее без всякого ущерба можно было бы отступить, а отступление подать как уступку, в обмен на которую можно было бы получить что-нибудь еще.

Во всяком случае, он довольно скоро «…перестал гневаться…» и на Пруссию, и на ее несчастного короля, и даже позволил ему присутствовать при некоторых заседаниях. Наполеон согласился сохранить Пруссию – «…из внимания к просьбе императора Александра…» (en considération de l’impéreur de Russie), – как ядовито добавил он. Но в урезанном виде, с потерей примерно половины населения и территории. В полном отчаянии прусские государственные деятели решили попробовать повлиять на Наполеона посредством королевы Луизы. В письмах к Жозефине он описывал свои разговоры с королевой в довольно юмористических тонах. По его словам, при встрече она только и твердила: «Государь! Государь! Магдебург! Магдебург!» Суть дела здесь заключалась в том, что Магдебург был важной крепостью на Эльбе, и сохранить ее представлялось чрезвычайно важным. Королева Луиза испробовала все доступные ей средства, от слез и до кокетства – но тщетно. Наполеон сообщал Жозефине, чтобы она не ревновала, потому что все это «…стекает по нему, как по клеенке…», но не будем преувеличивать степень его искренности. Когда он делил свое время между интенсивной работой и своей прекрасной возлюбленной, Мари Валевской, он писал жене самые любящие письма.

Однако мольбы королевы Луизы, взывавшей к якобы свойственному ему великодушию, и впрямь остались втуне. Вот император Александр занимал его очень сильно. Он был любезен, мягок, исключительно вежлив – и совсем не так сговорчив, как хотелось бы Наполеону. Он называл Александра «византийцем» – (C’est un véritable grec du Bas-Empire) – что на французском отнюдь не комплимент. Со времени Крестовых походов в «латинской» Европе установилась традиция считать византийцев людьми слабыми, но лукавыми, от которых следует все время ожидать неприятностей. И тем не менее Александр Наполеона явно чаровал. Не очаровал, а вот именно – чаровал. По-видимому, богатое воображение уже открывало Наполеону огромные возможности, которые могли бы образоваться из дружбы с восточным кесарем. Он сказал однажды, что «…человек, который точно знает, куда он идет, никогда не уйдет далеко...» – а бывший кадет Бриеннской Военной Школы Наполеоне ди Буонапарте ушел уже очень далеко…