Замок храпящей красавицы - Дарья Донцова

Леонид потер виски.

– Ну… не совсем… вроде… он возникает в комнате… отдельно.

– В спальне? – уточнила я.

Леня судорожно закивал.

– Иногда звучит тише, иногда громче. А если лежишь в кровати, то раздается в голове! Я убийца! Перерезал Рише горло!

Я встала и пошла в сторону широкого ложа, накрытого покрывалом из натурального меха.

– Там… внизу… ее тело, – зашептал Леонид, – оно в крови… Откуда она взялась? Иногда я смотрю детективные сериалы, знаю… она из горла течет!

Я наклонилась над тумбочкой, которая громоздилась у изголовья, и стала внимательно изучать вещи, стоявшие и лежавшие на ней. Затем пошарила руками по стене, присела на корточки, заглянула под кровать и спросила:

– С какой комнатой граничит твоя спальня?

– Слева мой кабинет, справа библиотека, – пояснил Леня, – в нее все ходят, кроме папы. Отец художественную литературу не читает. Что теперь будет? Когда ты первый раз пришла, я так испугался! Залез под диван, решил, что привидение теперь за мной явилось!

Я молча изучала изголовье кровати. Леониду срочно нужна помощь психиатра. Нужно рассказать Филиппу Леонидовичу, что творится с его сыном, пока парень окончательно не сошел с ума. Нельзя жить в постоянном страхе, а у Лени очень много фобий. С одной стороны, он напуган привидением, с другой – боится превратиться в маньяка, с третьей – уже ощущает себя им, и еще трясется при мысли, что его отругает отец.

– Ну зачем я зашел к Рише? – заплакал Леня. – Голос-то приказал идти к Лаврову.

Я выпрямилась.

– Леня! При чем здесь артист?

Леонид съежился.

– Голос повторял: «Иди к Лаврову! Убей Павла».

– Ты точно это помнишь? – с сомнением спросила я.

Леня потер лоб ладонью.

– Ну… все, как в тумане. Сначала я слышал слова: «Убей, убей, убей его». А потом он про Лаврова заталдычил.

– Уверен? – не успокаивалась я. – Речь шла именно о Павле? О не очень удачливом актере? Ты с ним дружишь?

Верещагин вздрогнул.

– Нет. Увидел впервые его в театре на репетиции, мы всего-то парой слов с ним перекинулись. О! Голос еще произнес: «Голова! Отрежь ему голову! Отрежь!»

– Интересное кино, – пробормотала я.

– Это не кино, – всхлипнул Леонид, – а правда! Я убил Ришу! Нож в ванной! Расстреляйте меня! Я Сергей Антипенко!

Леня вытянул обе руки вперед, приблизил их к лицу и начал рассматривать ладони.

– Видишь кровь? Вот она!

– Твои пальцы чисты, – попыталась я успокоить безумного парня, – просто на одном длинная царапина, совсем свежая!

– Нет, – зашептал Леонид, – она на пол капает… уже лужа натекла.

В моем кармане зазвонил сотовый, я вытащила трубку и быстро спросила:

– Юра, ты узнал насчет Сергея Антипенко? У него есть сестра? Маньяк жив? Или он погиб в тюрьме?

– Срочно иди в кабинет к Филиппу Леонидовичу, – перебил меня Шумаков.

Я покосилась на серого, трясущегося Леню.

– Мне придется взять с собой его сына, он в полном неадеквате, парня нельзя оставить одного.

– Хорошо, но не задерживайся, – велел Юра и отсоединился.

Я взяла Леню за руку.

– Ничего не бойся, нам надо прогуляться.

Едва мы вошли в кабинет, как Филипп Леонидович сердито спросил:

– Зачем ты его привела?

– Папа, я убийца, – произнес Леня с каменным, словно замороженным, лицом, – меня… расстреляйте!

– Что он несет? – поморщился отец.

– Ваш сын нуждается в помощи, – перебила я бизнесмена, – ему срочно необходима консультация психиатра. Следовало раньше обратить внимание на душевное состояние парня, вероятно, обошлись бы психотерапией, но теперь Леню придется поместить в клинику.

– Сейчас мне не до симулянта, – небрежно обронил Верещагин-старший, – есть дела и поважней.

Я возмутилась:

– Зачем заводить детей, если они вам не нужны? Вы недолюбливали мальчика с раннего детства, считали его никчемным лентяем, верили равнодушным врачам из районной поликлиники, постоянно ругали сына, и в результате ему пришлось пережить трансплантацию почки. Вам не стыдно? Родители ответственны за своих отпрысков!

Юра встал с дивана.

– Вилка! У нас тут…

Верещагин махнул рукой.

– Погоди. Что случилось, то случилось! Хочу ответить госпоже писательнице. Детьми обязана заниматься мать. Я обеспечивал семью, времени на сю-сю му-сю у меня не было. Но всегда, придя домой, я интересовался у жены, как дела? Она отвечала: «Все нормально». Какие ко мне претензии? Леонид вырос странным, он, на мой взгляд, уже достаточно взрослый. Я в его возрасте давно завел семью, нес за нее ответственность, а сын избалован, не желает работать, еле-еле учится, не имеет друзей.

– В ванной комнате Леонида в шкафу лежит окровавленный нож, – перебила я его, – ваш сын считает, что убил Ришу, перерезав ей горло!

Владимир вскочил со стула, Юра сделал шаг к младшему Верещагину, Филипп Леонидович заметно растерялся. Я быстро усадила несопротивляющегося, податливого Леню на диван и спросила:

– Разве Ирине нанесли именно такую рану?

Первым взял себя в руки бизнесмен.

– Нет. Зачем он говорит неправду?

Я посмотрела Филиппу прямо в глаза.

– Вашего сына намеренно доводят до сумасшествия. Хотите знать правду? Она не придется вам по душе.

Начальник охраны открыл было рот, но Филипп Леонидович поднял руку.

– Спокойно. Пусть она говорит.

Я села на диван у окна.

– Отчего-то родители считают детей своей копией, но ведь это не так. Леонид мало похож на вас. Вы рано стали мужчиной, а Леня до сих пор наполовину ребенок. Стоит посмотреть на его комнаты, и многое станет понятно. Машинки, игрушки, мультфильмы. Лене комфортно пребывать в детстве, ребенок ведь ни за что не отвечает, он прячется за спинами взрослых. Если я не ошибаюсь, в психологии есть такое понятие, как синдром Питера Пэна, мальчика, не желавшего взрослеть. Но в отличие от веселого, бесшабашного, активного Питера Леня замкнут, он долго страдал энурезом, не дружил с одноклассниками, варился в собственном соку. Добавьте сюда постоянные болезни, множество лекарств и, в конце концов, трансплантацию почки. Сложим вместе все составляющие и получим взрослого парня с менталитетом третьеклассника, который боится отца, и еще с кучей комплексов. Леонид вас послушался, он пошел учиться не на байера, а покорно отправился в институт экономического профиля. Леня опасается разгневать отца, основная жизненная эмоция парня – страх. И при этом он всегда говорит людям правду в глаза, абсолютно не волнуясь, что кого-то обидит. Впрочем, иногда он может промолчать, но выдавить из себя пустой комплимент – никогда.