Белые раджи - Габриэль Витткоп

— Вы видите типично голландское изобретение, - любезно сказал менеер ван дер Шульк.

— Какая идеальная прямизна, - тактично ответила Маргарет.

Углы сглаживало ее врожденное обаяние, а на дипломатические решения неоднократно влияла знаменитая улыбка, которой она, впрочем, пользовалась лишь при необходимости. Менеер ван дер Шульк одобрительно кивнул, Маргарет последовала его примеру, а Чарльз остался невозмутимым: сходившиеся в одной точке горизонта красные земляные склоны предвещали «идеальную прямизну» до победного конца. Визит действительно удался, и единственную трудность представляла борьба со сном. Голландцы не только признали существование Саравака, но и предложили сотрудничество в подавлении беспорядков на границе. Хотя Белый раджа все еще подозрительно относился к нидерландской психологии и усматривал в недоверии голландцев к туземному населению зародыш грядущих неудач, это было неожиданным успехом.

Одинокий женский экземпляр подарил Маргарет апельсиновое дерево в кадке, много смеялся, обнажая зубы цвета мускатного ореха, и всячески старался поддержать разговор:

— Странное местечко, не правда ли, мадам?

— Но весьма любопытное, - в глубине души посмеиваясь над собеседницей, ответила рани.

— А Понтианак - очень забавное название... Оно означает «Кровососущие духи женщин, умерших от родов»...

Маргарет побледнела, как полотно.

Четыре месяца спустя, в феврале 1872 года, появились на свет близнецы Джеймс Гарри и Чарльз Клейтон. Их рождение сопровождалось дурными предзнаменованиями: во-первых, в Азии близняшкам предначертана роковая судьба, а, во-вторых, родам предшествовало солнечное затмение. Кроме того, нанятая раджей английская нянька сильно косила, и эта особенность вызывала у боявшейся косоглазых Маргарет отвращение и беспокойство. Сам же Чарльз суеверен не был, да к тому же увлекся многочисленными захватывающими начинаниями. Правда, жизнь европейцев они не облегчили.

— На службе вы новичок, мистер Скотт, - отыскивая в футляре из вареной кожи сержантские перья, задумчиво сказал капитан Бахус. - Но скоро вы увидите, как сложно жить в столь непростой стране. Ведь есть малайцы брунейские и раджские, даякские племена, воюющие между собой, - их количества я и сам не знаю, да еще китайцы... ах да, вдобавок ко всему пограничная англо-нидерландская проблема... Ну и, разумеется, мы сами...

— Раджа?...

— Жуткий тиран. Добрейший человек, начисто лишенный добродушия. Терпеть не может лодырей, так что выпивайте очень осторожно. Ну и, как вы, наверное, уже заметили, о подъеме в пять утра и об ужине в восемь вечера возвещает пушечный выстрел. Мы рано ложимся и рано встаем.

— Рани?...

— Умная, но честная и мужественная женщина. Несмотря на свою странную доброту, Белый раджа разделил всех правительственных служащих и руководящих представителей британской общины на три группы, каждая из которых обладала собственным приветствием и этикетом: принять эту новую иерархию, тождественную по сути кастовой системе, английским чиновникам было весьма затруднительно. Как и следовало ожидать, сами туземцы стали теперь делить всех правительственных офицеров - и «сударынь их супруг» - на европейцев первого, второго и третьего сорта: приветствие рейнджеров разнилось от «взять на караул» до простого «смирно». Похоже, неимоверной глупости такого положения не замечал только раджа.

Мысли Чарльза с давних пор занимала Барамская область, приобретение которой существенно бы расширило береговую территорию Саравака. Тем временем Муним, при поддержке Поупа-Хенесси, беспрестанно заявлял протесты, твердил о попытке захвата, а под конец напомнил о знаменитом договоре 1847 года, запрещающем любое территориальное отчуждение без британского согласия. Уязвленный вмешательством Поупа-Хеннесси Чарльз доказывал, что ни Брунею, ни Сараваку не нужен посредник, особенно такой субъективный, как губернатор Лабуана, но Великобритания противилась любым изменениям. Чарльз делал ставку на гуманистические принципы, описывая, какими благами будут наслаждаться прозябавшие дотоле под тиранией Брунея барамские племена. А Поуп-Хеннесси, стремясь очернить честные намерения раджи, приводил так или иначе искаженные факты.

Поскольку барамские кайяны совершали частые набеги на племена, часть из которых зависела от раджа, Чарльз усмотрел в этом повод для разведывательных экспедиций. Прежде чем продолжить переговоры, он хотел самостоятельно выяснить, каким образом можно, избегая бурных культурных конфликтов и подрывных брожений, включить Барам в территорию раджа. Чарльз не искал приключений и даже не стремился остаться в истории: он просто хотел навести порядок в Бараме и приобрести его относительно законным путем, дабы превратить в мирную, процветающую, открытую для торговли область. Вполне естественное желание.

Он сошел на берег один, без оружия, скрестив руки за спиной, и застал уже экипированные и по-военному разукрашенные мятежные племена за боевыми танцами и воинственной попойкой, но смотрел на все бесстрастно, говорил с вождями очень вежливо и свысока. Мятежники никогда с подобным не сталкивались. Чарльз ошеломил их внезапностью, навязал свою волю и заставил принять собственный план восстановления мира, который зачастую был ненадежным и лишь временным. Туземцы резко и, как всегда, в очень зрелищной форме переменили взгляды. В честь Раджи Саравака они забили черных поросят, выпили немало туака и, сняв вытягивавшие мочки до плеч бронзовые грузила, под звуки гонгов пустились в пляс: длинные волосы развевались вуалями.

Вновь поднимаясь на борт «Безмятежности», раджа махал платком каждой деревне, мимо которой проплывал, а его офицеры старательно составляли точную - и противозаконную - картографию Барама. Однажды, когда мятежники особенно разгорячились, Чарльз заявил рани, что хотел бы взять ее с собой:

— Дабы показать им, что моя поездка сугубо миролюбива.

— Очень хорошо, - сказала Маргарет и продолжила завтрак.

В тот же день оба отправились в путешествие и вернулись из него невредимыми. С точностью сомнамбул, идущих по тонкой грани, отделяющей невозможное от банального, вели они опасную жизнь на Борнео, словно рассматривали гравюру в «Живописном журнале».

В четыре года мисс Гита Брук была милашкой. Забавы ради мать научила ее песенке «Маменька,

девичьих бед», которую ребенок схватил на лету, словно бабочку, и, не понимая смысла, тоненьким голоском пел:

Маменька, девичьих бед

Я раскрою вам секрет:

На меня вчера Кратил

Нежный взор свой обратил,

И с тех пор твержу в ответ -

Без любви мне жизни нет!

Вместе с тем девочка придавала этим стихам лишь ей одной известный смысл и всегда сопровождала слова «нежный взор» сердитым жестом. На день рождения раджи она в ночной рубашке пришла спеть в гостиную.

Нежный взор свой обратил...