Анабиоз - Илья Бушмин

— Спасибо, — искренне кивнул я.

Она оттаяла.

— Что случилось-то?

Я рассказал, утаивая только наиболее шокирующие моменты. Как притворился нищим, чтобы выйти на рабовладельцев. Как они сами вышли на меня. Как я узнал, что брата у них нет. И как я спасся с продырявленной ими спиной.

— Господи, — ахнула Лидия Михайловна. — Так тебе в полицию надо!

— У них деньги и наверняка связи. А я ушел оттуда на ихней же машине. С их пистолетом, из которого меня пристрелить хотели. Лидия Михайловна, мне не стоит обращаться в полицию.

— Так, а… Эти изверги, ты сам сказал, людей мучают! Надо их наказать как-то? Есть у нас закон или нет?

Я не был уверен в том, что закон в том понимании, которое в это слово было вложено изначально, действительно существовал. Но дискутировать не стал. Потому что у меня была идея.

— …Члены группировки угрозами, шантажом и побоями заставляли похищенных заниматься попрошайничеством, — рассказывала симпатичная журналистка с экрана ТВ. — В подземных переходах, у некоторых городских храмов и около территории железнодорожного вокзала. За каждым участком, где работали попрошайки поневоле, в течение всего дня приглядывали так называемые смотрящие. Члены группировки, в задачи которых входил надзор за подопечными…

Лидия Михайловна всучила мне антибиотики, чтобы снять воспалительный процесс в организме после ранения, и обезболивающее, велев не увлекаться — пить, лишь когда боль становилась слишком сильной.

Позже я позвонил Тимуру с сотового, предварительно оттерев его от пятен своей и чужой крови.

— Я худею! — орал он. — Я с тебя худею! Слышь, гангстер под прикрытием, ты там особо не увлекайся! А если тебя порешат теперь? Что, блин…?!

— Остынь, закипишь, — привычно перебил я Тимура. — Слушай, я на диктофон записал их слова. Что можно с этим сделать?

— Не понял вот сейчас. Чего?

— Тимур, не тупи. Соберись. У меня есть диктофонная запись. Там этот бандос рассказывает, как они похитили одного из рабов. Как сделали его инвалидом. Назвал адрес точки, где весь этот беспредел творится.

— Круть! — от избытка чувств Тимур почему-то постоянно орал. — Круто-круто! Чувак, у ментов же сайт есть. А там можно послать письмо им. Даже с вложениями. С фотографиями, с видео и аудио. Вышли им! Это же типа доказуха, или как там у них такие дела называются?

— Такие дела называются тупой подставой.

— Чего-чего?

— На записи мой голос. И я там угрожаю отстрелить бандосу глаз. Мне очень не хочется, чтобы у ментов была запись того, как я угрожаю отстрелить кому-то его чертов глаз.

— Хм, — озадачился Тимур. И тут же снова заорал: — Придумал, Явара! Есть!

— Если я телефон отнесу в другую комнату, все равно будет громко.

— Чего-чего-чего?

— Не ОРИ.

— А, понял, — согласился Тимур и продолжил орать: — Скинь мне в личку эту запись! Я ее почищу, вырежу все твои слова. Оставлю только его. И сам скину ментам. Через прогу, которая прикрывает мой зад, чтоб отследить письмо нельзя было.

— Прикрывает твой зад? Ты о чем вообще?

— Не напрягай голову, закипит! — наконец отомстил мне Тимур. — Короче, скинь мне, я все сделаю.

— Лады. Только файл нужно отослать в полицию Самары. Как-то так, чтобы они не могли не отреагировать.

— Все сделаем. Сейчас я тебе СМС скину с логином и паролем. Это фейк, не парься. Залогинишься, сразу приаттачивай аудио и скидывай мне.

— Ты в курсах, что я понял только половину из того, что ты сейчас сказал?

Тимур объяснил так, чтобы я понял все. А затем мне очень пригодился интернет, проведенный в квартире Лидии Михайловны. Я вышел в сеть с телефона. И сбросил Тимуру сохраненный в памяти устройства файл с признанием Кирюхи.

Тимур сделал все, что от него требовалось. Так как через двое суток все местные телеканалы разрывались от новостей о подвиге самарских полицейских.

— …Попрошайки, которых эксплуатировали задержанные, являлись самыми настоящими рабами, — сгущала тучи журналистка на экране. — Они работали лишь за еду и ночлег, все остальные деньги забирали подозреваемые. Всего сотрудники полиции освободили девять человек, попавших в рабство к преступникам. Каждый из несчастных приносил своим хозяевам до 100 тысяч рублей в месяц…

Сколько именно человек задержала полиция, так и не сообщили. Зато показали фотографии из паспортов освобожденных рабов, чтобы родные и близкие могли опознать своих родственников. На этих кадрах я замер и, не дыша, таращился в экран, боясь увидеть фотографию Сергея. Но его не было. Был лишь парень, действительно чем-то смахивающий на брата. Тот самый Павел Авдеев из Сорочинска. Паша-очкарик…

Еще через пару дней я окреп достаточно, чтобы нормально функционировать. Кувыркаться или отжиматься мне не стоило, рана не настолько затянулась, и при некоторых движениях ноющая боль в спине давала о себе знать. Но я мог двигаться дальше.

А между тем прошел месяц с тех пор, как мой брат исчез. Целый месяц. Огромный, если задуматься, срок. И от него до сих пор ни слуху, ни духу. Ни одного звонка. Ни одной весточки ни от полиции (проклятый Дулкин), ни от самого Сергея. Мои поиски тоже пока что принесли лишь один жирный ноль.

Вся привокзальная площадь была увешана листовками с фото Сергея и с моим сотовым телефоном. Это меня очень беспокоило. Я не знал, всех ли членов банды Кирюхи задержали самарские опера. А еще я не имел понятия, ищут ли меня самого эти опера. Если да — избавляться от телефона было бессмысленно — они восстановят все звонки, по геолокации пробьют все адреса, где я был. Если нет — телефон был мне необходим. Вдруг все-таки позвонит кто-то, видевший Сергея. Неважно, в каком городе этот кто-то находился.

Была и другая возможность: полиция могла меня искать, не зная о наличии связи между мною и листовками. Например, если задержанные бандосы не дали никаких показаний в отношении меня, но полиция сама нарыла что-то. Нашла отпечаток пальца, чудом уцелевший в сгоревшей машине. Или разыскала свидетеля — похищения, угона, драки с поножовщиной или поджога «Пежо», неважно — и тот дал мое описание.

Поэтому, почувствовав, что я могу двигаться дальше, я натянул уже выручавшую меня кофту с капюшоном и отправился в город. Нашел парикмахерскую поближе к дому и подстригся. Очень коротко — на моей голове осталась лишь темная жесткая щетина. Я смотрел на себя в зеркало и не узнавал. Длинные волосы я носил последние пять лет. И сейчас их ликвидация помогла мне изменить внешность.

Оставалась лишь татуировка — иероглиф «псих» на шее — которая бросалась в глаза любому видевшему меня человеку. Особая примета вроде этой на подозреваемом — мечта любого полицейского. Пришлось порыскать в паре магазинов и купить тонкий свитер с горловиной, закрывавшей тату. Была лето, стояла жара, и свитер был неуместен. Однако на улицу я собирался выходить только прохладной ночью.