Дорога на эшафот - Вячеслав Софронов

– Дюже много видали, ваше высокопревосходительство, – рапортовал старый седоусый вахмистр, еще порядком не обсохший после переправы. – Несколько тыщ будеть их там, а сколечко – не скажу, уж простите покорно.

Примерно то же сообщили и остальные разведчики – «тыщи солдат и конники с ними… Все заморенные… Видать, издалека прибыли…» А сколько этих самых «тыщ», можно было только предполагать. Наверняка не меньше десяти. Да столько же у генерала Дона, да кюстринский гарнизон насчитывает не меньше, то есть около 30 тысяч в рядах противника. У него, Фермора, под началом было чуть больше 40 тысяч. К тому же его позиция более выгодна и при умелом отражении атак, а что в атаку пруссаки полезут непременно, сомневаться не приходилось, вполне возможно отбить их, а потом и самим попытаться ударить основными силами.

Сейчас его больше всего мучил вопрос: прибыл ли с подкреплением сам Фридрих, и если да, то когда и где он начнет переправляться на другой берег для нападения на русскую армию.

Фермор прожил в России несколько десятков лет, но так и не привык называть приютивших его граждан «своими». Про себя он по-прежнему называл их «русскими», «руссами», но не «своими». И хорошо понимал, что подчиненные платят ему тем же, считая «чужаком», «немцем», но только не своим. Может, это даже хорошо, потому как командовать чужим войском всегда легче, нежели соплеменным. Не надо думать о потерях. Чужие, они чужие и есть.

Наконец, ближе к обеду, появился казачий сотник Зима Обрядов, лично знакомый Фермору. Едва войдя в палатку главнокомандующего, он широко улыбнулся, будто приехал на свадьбу, а не с докладом о результатах разведки.

– Что хорошего можешь сказать? – спросил его Фермор, не поднимаясь с кожаного раскладного кресла, а лишь повернув голову в его сторону.

– Так новость хорошую привез, ваше высокое превосходительство, – произнес тот и сделал долгую паузу, предоставляя Фермору гадать, с чем именно он пожаловал.

Фермор не выдержал молчания сотника и, поднявшись, подошел к нему вплотную, чтобы убедиться, что тот не пьян. Но запаха перегара не почувствовал или его перебивал запах от лошадиного пота, и он резко сказал:

– Говори, я слушаю…

– Вы саблю турецкую обещали за добрые вести, – гнул в свою сторону сотник.

– Помню, что обещал, если действительно важную весть принес, – четко выговаривая слова, но все равно с акцентом, от которого он при всем желании не мог избавиться, ответил Фермор. – До тебя уже трое было, и все с одним и тем же: «Тыщи прусаков пришли». А ты с чем явился?

– Сам король прусский прибыл в ихние войска, – выпалил Обрядов и скосил глаза на висевшую над кроватью главнокомандующего ту саблю, что была обещана в качестве награды.

«Вот оно, – обожгло Фермора известие. – Значит, все-таки явился их величество, чтоб лично участвовать в сражении… Иначе и быть не могло».

Остальные слова сотника он выслушал вполуха, не перебивая его и не задавая вопросов. А тот сообщил, что ему удалось подкрасться ночью к одному из прусских шатров, стоящему в центре лагеря, отдельно от других. И там он увидел королевский штандарт, что, как он знал по своему опыту, всегда сопровождает самодержца во время его походов. И в шатер постоянно входили и выходили военные в солидных чинах, что тоже о многом говорит. Потом у них был ужин, затянувшийся часа на два.

– А самого короля видел? – спросил его Фермор. Ему было интересно знать, как выглядит Фридрих, хотя портреты его встречались ему неоднократно.

– Худенький, так себе мужичонка… Зато носище у него – во какой! Больше моего раза в два. Он по малой нужде вышел, я его в трубу и разглядел.

– В какую трубу? – не понял Фермор.

– В подзорную, в какую же еще…

– И не стыдно было за королем подглядывать, коль он по неотложной нужде вышел? – усмехнувшись, спросил Фермор, сам не зная, зачем он задал такой вопрос.

– Еще как интересно! – не теряясь, отвечал сотник. – Когда еще доведется такое увидеть… Так как насчет сабли?

– Забирай, твоя сабля, – и Фермор снял свой первый в жизни трофей и передал Обрядову.

Тот низко поклонился, прижал оружие к себе и, пятясь, вышел из палатки.

«Вот и все, – подумал, глядя ему вслед, Фермор. – Теперь мне точно известно, с кем имею дело. С королем Фридрихом. А скоро о том будет известно во всей армии, и весть о том рано или скоро донесется до Петербурга…»

Зная о личном участии короля в предстоящем сражении, нужно во что бы то ни стало разгадать, какой маневр он предпримет, и наблюдать за прусским воинством непрестанно, чтобы знать каждый их шаг. Пока же Фермор расположил часть наблюдателей вдоль реки, надеясь без особого труда обнаружить, где противник начнет подготовку для переправы. Но что было особо непонятно Фермору и не давало ему возможности сосредоточиться на предстоящей операции и выработке окончательной диспозиции, это отсутствие с неприятельской стороны решительных попыток к форсированию реки. Время от времени на противоположном берегу то здесь, то там появлялись группы всадников, задерживались на одном месте, пристально вглядываясь на копошащихся русских солдат, и вскоре скрывались из виду.

Наконец Фермору донесли, будто бы в трех верстах от главного лагеря появилась флотилия из небольших речных судов и весельных лодок. Он незамедлительно поскакал туда в окружении штабных офицеров, но пока они добирались до нужного места, находившиеся там наблюдатели доложили, что лодки и суда скрылись в устье одной из мелких речушек, впадающих в Одер. Это еще больше озадачило Фермора, и он в сердцах чертыхнулся, посылая громы и молнии на голову хитроумного Фридриха, умевшего так запутать противника, что тот не знал, как себя вести, и начинал метаться, передвигать части с одного места на другое, и в результате… А результат был хорошо известен: Фридрих обрушивался на неприятеля, будь то французы или австрийцы, в самом неожиданном месте и вынуждал их спасаться бегством или сдаваться на милость победителя.

Пока он размышлял, как действовать дальше, где-то за излучиной реки, с севера, раздался пушечный выстрел, а вслед за ним еще несколько.

– Батарея из четырех полевых орудий дала о себе знать, – безошибочно определил один из сопровождавших его офицеров.

– Если они задумали что-то серьезное, то должны подтянуть еще не менее пяти батарей. Боюсь, то всего лишь продолжение хитроумной комбинации короля Фридриха. Он пытается отвлечь нас от того места, где наводится переправа, и подсовывает пустышки, надеясь, что мы клюнем на них. Прикажите направить вдоль реки дополнительные казачьи разъезды. К вечеру необходимо знать место, где они решатся начать переправу, – отдал он приказание генерал-майору Ефремову, под чьим началом находились донские казачьи полки.

Тот козырнул и, подозвав к себе вестового, повторил распоряжение главнокомандующего, добавив от себя, чтобы в случае обнаружения противника в перестрелку с ним не вступали и постарались не быть обнаруженными. Вестовой тут же ускакал, а к штабной группе подъехали генерал-майор Румянцев, а вслед за ним подоспели, привлеченные начавшейся канонадой, его друзья – Панин и Чернышев.