Гамбит Королевы - Элизабет Фримантл

Юдолл поклонился, сняв шапочку, взмахнул ею сложными восьмерками. Фрейлины смеялись над его экстравагантностью. Хьюик и Катерина переглянулись и обменялись улыбками. Он видел, что она довольна; она за последние недели вошла в новую роль, свыклась со своим положением. И неплохо справлялась. Ей удалось сломить даже членов Тайного совета. Но Хьюик прекрасно понимал, что она окружена врагами. Советники надеялись, что новая королева будет покорна их воле. Они рассчитывали обвести ее вокруг пальца, думали, что она без труда сменит веру, как платье, и убедит короля вернуться под сень римско-католической церкви. И вот ее назначили регентом.

– Как прошло заседание? – прошептал он.

– Я победила.

– Да, Кит, если кто-то способен их победить, то только вы.

* * *

Райзли, Гардинер и Рич ходили по дворцу с такими недовольными физиономиями, что от них скисло бы и молоко. Они что-то бормотали о новом королевском завещании, согласно которому регентство Катерины делается постоянным. Ни одному из них это не нравилось, но особенно Гертфорду. Считалось, что он на стороне Катерины, но при дворе, где все постоянно меняется, союзы не бывают прочными. Гертфорд сам давно стремился к регентству; должно быть, он гадал, сколько еще ему придется лизать сапоги старому королю, прежде чем на трон взойдет его маленький племянник. Но теперь король составил новое завещание, на пути Гертфорда встала женщина; кроме того, король считал, что его шестая жена не способна ни на что дурное. Чем более бессильными противники Катерины себя ощущали, тем чаще хватались за соломинки. Повсюду обнаруживали заговоры, жгли книги, выискивали еретиков.

Хьюику не хватило храбрости напомнить Катерине, что она властвует лишь по доверенности. Гардинеры, Райзли и Гертфорды исполняли ее волю только потому, что не сомневались: король скоро вернется. Катерина часто говорила о Марии Венгерской – ведь той блистательно удается управление тремя странами. Но за Марией стояла сила ее брата, императора Священной Римской империи. Кто встанет на защиту Катерины? Ее брат, который только что стал графом Эссексом и так же бессилен, как и прочие придворные красавцы? Если король умрет, все тут же обратятся против нее; не успеет она и глазом моргнуть, как окажется в Тауэре. Жене Генриха Восьмого никак нельзя считать себя в безопасности.

Но Хьюик не тот, кто способен нарушить ее счастье, напомнив ей об этом. Пусть радуется, пока может, думал он, глядя, как она беззаботно смеется над шутками Юдолла.

После назначения Хьюика в свиту королевы – ее личным врачом, не меньше! – и с благословения короля все начали поддразнивать его из-за его дружбы с Катериной; его называли удачливым, чаровником, жабой, подлизой.

– От таких же слышу, – отвечал Хьюик.

Он никому не признавался, с какой теплотой относится к королеве. При дворе опасно открыто проявлять свои чувства, а дружба с Катериной для него была драгоценна. Королева она или нет, она ему небезразлична; более того, Хьюик радовался ее противоречивости, стремлению к самосовершенствованию. Ее порывы были закалены волей к победе – даже за карточным столом. Она неумолимый противник. Но самое главное, она очень добра. Хьюик не раз наблюдал, как она обращается со слугами. Относится ко всем с уважением, у нее всегда находится доброе слово для конюха. Она улыбается даже девушке, которая выносит ночные горшки. Все во дворце были слишком озабочены тем, что стараются угадать, что лежит за тем или иным жестом и словом. Катерина не такая. И он никогда не забудет поцелуй, которым она наградила тыльную сторону его изуродованной ладони в буфетной Чартерхауса. Кажется, это было сто лет назад, хотя с того дня не прошло и полутора лет.

Катерина склонилась к Хьюику и прошептала:

– Этот цвет ему к лицу, правда?

– Пурпурный – цвет королевы!

Катерина фыркнула над его двусмысленностью.

Даже насмешник Юдолл не посмел бы облачиться в пурпур, будь король здесь. Генрих не был лишен чувства юмора, но иногда оно проявляется самым странным образом… Хьюик следил за своим любовником, и в нем росло желание. Юдолл любил находиться в центре внимания. Он расхаживал среди фрейлин; все взгляды были направлены на него. Их связывали пылкие, но неустойчивые отношения. Юдолл часто бывал жесток; недавно он отказался притронуться к нему.

– Твоя змеиная кожа вызывает у меня отвращение! – заявил он и ушел искать себе другие развлечения. Но рано или поздно он всегда возвращается, пьяный, размякший. Тогда он умолял простить его.

Его слова больно ранили Хьюика, но он будет честен с самим собой: он сам себе противен.

Глядя, как Юдолл вышагивает по залу, Хьюик невольно вспоминал своего любовника без одежды, его подчеркнутую мужественность, развитую мускулатуру, гладкую кожу. Раздевшись, он становился похож на простого крестьянина, но такого острого, тонкого и развитого ума Хьюик ни в ком еще не встречал. Юдолл не уважал никого. В Катерине же его привлекали противоречия.

Она говорила о том, что стала и мужчиной и женщиной, чтобы править. Кому-кому, а Хьюику об этом было известно.

– Ваша замечательная светлость, благословенная королева Катерина, – провозгласил Юдолл. – Посвящаю вам свою новую комедию, которая называется «Ральф Ройстер-Дойстер».

Елизавета сидела рядом с Катериной и держалась за руки с малышкой Мег Невилл, которая расположилась по другую сторону от королевы. Катерина добилась своего: ей давно хотелось собрать вместе всех детей короля. Как Генрих был против Елизаветы! Катерина делилась с Хьюиком: ей было больно думать о бедной девочке, сосланной в Ашридж. И вот она здесь. Елизавета еще мала, но в ней чувствуется отцовское обаяние. Сразу видно, чья она дочь. Она так же держит голову, так же прямо смотрит на собеседников, так же решительно сжимает челюсти. Катерина нашла для нее нового наставника; она уверяла, что Елизавете, при ее уме и любознательности, недостаточно будет обычного примитивного образования, какое дается девочкам в знатных семьях. Елизавета любила узнавать что-то новое. Как и брата, ее растят в новой вере. Знай Гардинер о той степени, в какой дети короля прониклись идеями Реформации, он пришел бы в ужас и наверняка придумал бы, как этому помешать. Любимый пес Катерины подбежал к Елизавете и запрыгнул к ней на колени. Не глядя на песика, она погладила его. Елизавета явно не из тех, кого можно разжалобить огромными влажными глазами. Катерина хлопнула себя по коленям, песик перепрыгнул к ней и стал ластиться.

Все стихли, когда Юдолл начал читать пролог. Хьюик слышал отдельные куски; он читал в рукописи стихи о веселящих напитках, но содержания пьесы не знал. Появился актер; он описал Ральфа Ройстера-Дойстера как человека, который влюбляется в каждую встречную женщину. Среди дам слышались смешки. Потом вошел сам Ройстер-Дойстер; на нем парчовый дублет и шапочка со страусовым пером размером с лошадиный хвост.

– Это Томас Сеймур! – вскричала сестрица Анна; фрейлины захихикали.

– Смотрите, какое у него перо! – взвизгнула одна из дам.

Хьюик покосился на Катерину, та улыбалась, но Хьюик понимал, что она злится. Актер гримасничал и позировал, то и дело взмахивая руками, вызывая взрывы хохота, рассказывал о том, как ухаживает за богатой вдовой. Он часто доставал зеркало и любовался своим отражением. Затем вошел и предмет его воздыханий, миссис Кастанс. Главную женскую роль исполнял хорошенький мальчик с круглым румяным лицом; на нем было красное платье и рыжий парик. Судя по всему, он изображал Катерину, ведь красный – ее цвет; все ее пажи одеты в красные ливреи. Хьюик чувствовал, как в нем нарастает гнев. Как Юдолл посмел? Ему, конечно, известны все обстоятельства дела – а может быть, и нет. Роман Катерины и Сеймура так и не стал достоянием гласности; кроме сплетен и пересудов, ничего толком не было известно. И только он знал, какие чувства Катерина испытывала к Сеймуру. В неведении оставалась даже сестрица Анна. Пьеса захватила всех. Ройстер-Дойстер настойчиво ухаживал за миссис Кастанс, помолвленной с неким богатым купцом Гэвином Гудлаком. Жених, впрочем, очень кстати уехал за границу. Когда появился актер, играющий Гудлака, он с головы до ног был облачен в тюдоровский зеленый цвет. Хьюик снова покосился на Катерину. Улыбка словно приросла к ее лицу. Ногой она нервно притоптывала по полу. Он пытался представить, что чувствует женщина, когда ее самую сокровенную тайну выкладывают на всеобщее обозрение, на радость всему двору. Должно быть, Катерина думает, что это он проболтался, делился ее секретами со своим любовником. Хьюику невыносима мысль о том, что он снова утратил ее доверие. Он сжал ей руку.