Кесари и боги - Вера Камша

– Зачем же о нем забывать, – напомнил о себе Диего, – это сделал я…

– И про это знала ваша любовница, вдова Орла Онсии…

– Об этом никто не узнает.

– Об этом узнает любой, кто станет допрашивать маркизу. Мария не из тех, кто может молчать.

– Она же больна! – Инес почти кричала, сжав кулаки. – Пусть спрашивают меня, я выдержу.

– Ты не выдержишь, – лицо брата Хуана стало безжалостным, – возможно, выдержит дон Диего и почти наверняка – Бенеро. Если сочтет нужным рисковать ради вас головой, но не ты, не Гьомар и не Пепе. Только ваши показания ничего не изменят. Начнут с маркизы, и она расскажет все, что знает, и больше.

– Ты не должен этого допустить, – потребовала Инес. Она все же была потрясающей женщиной, эта герцогиня. Ею нельзя было не восхищаться, но полюбить такую трудно.

– Импарция еще может сказать «нет» Протекте, но не ее величеству, – инкверент наконец-то посмотрел на сестру, – маркизу осмотрит королевский врач, и все станет ясно. Не хочу тебя пугать, но вдова Хенильи, как и вдова де Ригаско, кстати сказать, должна быть добродетельна…

– Прошу меня простить, сеньора. – Все уже сказано, спорить не о чем, нужно уходить. – Брат Хуан прав. Мы уйдем.

– Я не желаю знать, где вы будете, – де Реваль с видимым усилием поднялся. Если б Диего не видел, как монах уложил четверых налетчиков, он бы счел его безобидным, – но если кому-то придет блестящая мысль про площадь Аурелио, имейте в виду: Пленилунья не упустит случая порыться в чулках герцогини де Ригаско и порасспросить слуг. Ваше присутствие окажется для него приятным сюрпризом.

– Слуги ничего не знают, – торопливо сказала Инес. – Только Гьомар…

– Гьомар домой не вернется, – отрезал Хайме, – когда все стихнет, отправишь ее в Реваль.

– А что станешь делать ты? – Голубой взгляд столкнулся с черным. Брат-инкверент глубоко вздохнул и потер висок.

– Дождусь альгвазилов и отправлюсь с докладом к Торрихосу. Если вас не найдут, убийцей Хенильи станет капитан Арбусто и его сообщники. Маркиза де Хенилья останется добродетельной вдовой, а герцогиня де Ригаско – невинной жертвой.

Сеньор Бенеро, не думаю, что вам хочется возвращаться в Сан-Федерико, особенно сейчас. Я бы посоветовал вам Миттельрайх. Насколько мне известно, Герхарда Ротбарта волнует лишь одно – насколько ему полезен тот или иной гость. К тому же по имперским законам доносчик обязан дать подписку и представить ручательство, что в случае недоказанности обвинения сам будет наказан и возместит обвиняемому убытки, а судья, начав дело, под угрозой штрафа должен его окончить в течение лунного месяца.

– Я понимаю язык Миттельрайха, – объявил суадит, – но я еще не готов оставить роженицу и ребенка на произвол судьбы.

– Это ваше дело, – поморщился монах. – Дон Диего, вы обещали одно, но предстоит вам другое. Уберечь славу Онсии.

– Хорошо, – это слишком дешево и слишком дорого. Сохранить жизнь и Марииту и заплатить даже не совестью – памятью. В Альконье выжило двое, один спросил и не получил ответа, второй приказывает забыть. Де Реваль прав, Хенилья – слава Онсии, а славы с пятнами не бывает.

– Хорошо, – повторил последний де Гуальдо, – я не позволю бросить тень на славу Онсии. Слово чести.

3

Они уходили долго, но наконец-то ушли. Превратившийся в дона Диего Леон де Гуальдо, невозмутимый суадит с роженицей на руках, две женщины в одинаковых мантильях и внук Мигелито, о котором Хайме так и не удосужился расспросить. С сестрой он тоже не попрощался. Инья прижимала к себе сверток с ребенком и оглядываться не желала, оно и к лучшему.

Хайме зачем-то проводил уходящих до дверей, велел приотставшей Гьомар приглядывать за сеньоритой и чуть ли не на четвереньках потащился назад. Возмущенное ночными издевательствами тело предъявило ультиматум, но брат Хуан не собирался падать на оскверненное супружеское ложе и стонать, тем паче что оно было не в лучшем состоянии. Закусив от боли губу, инкверент опустился на колени рядом с невозмутимым Гомесом и прочел положенную молитву. Капитан Арбусто и его приятели отправились к дьяволу без напутствий Святой Импарции, но без поклонов не обошлось и здесь.

При капитане обнаружились ключи. Пришлось проверить, ключи, как и следовало ожидать, были от дома. Выходить на улицу и отпирать еще и калитку брат Хуан, памятуя о Коломбо, не рискнул. Если фидусьяр заметил их с Диего во время ночной «прогулки», никуда не денешься, но в доме Коломбо делать сейчас нечего. Хайме вернул ключи на место, добавив от себя изъятую у Гомеса печать Алькальдии и предусмотрительно прихваченную в доме Бенеро скляницу, часть содержимого которой перекочевала в стакан. Покинув снаряженного в последний путь Арбусто, Хайме позаимствовал у его приятеля синаитский кинжал и всадил в тело стрелка, скрывая след от стилета. Осталось избавиться от окровавленной рясы и кучи грязного белья, и брат Хуан поплелся в тайник, из которого выскочил де Гуальдо.

Узкая крутая лесенка переходила в низкий, облицованный камнями ход: роженицу не пронести, но тюк с грязными тряпками – вполне. В левый висок кто-то раз за разом тыкал тупым стилетом, легким не хватало воздуха, но Хайме как-то выбрался в тот самый двор, где они пререкались с Пепе. Паршивец не врал – ключей от особняка у него и в самом деле не было, суадита должны были провести прямиком в спальню, но не раскрывать же тайну страшному импарсиалу!

На всякий случай Хайме до рези в глазах вгляделся в небесную бездну. Луна, звезды, пара летучих мышей – и все! Обычные голуби ночами спят, но для фидусьяра нет ни ночи, ни дня. Фидусьяр не боится. Фидусьяр не лжет. Фидусьяр не покидает импарсиала, пока тот жив… Как же! Очередная сказка для неофитов вроде распознанного зла и разбитых наваждений. Разумеется, дьявольских… Белокрылый распознаватель, надо полагать, уже в Сан-Федерико с очередным доносом о великом зле и сговоре с суадитом. Ну и пусть его, тут уже ничего не поделать, а вот где сбежавшие «голубки»? В Протекте или у городской заставы? Хайме поставил бы на заставу. Без Арбусто вломившимся в дом Хенильи головорезам не выкрутиться, разве что среди них затесался доверенный шпион Пленилуньи, но это вряд ли.

Заброшенный двор сверкнул кошачьими глазами, сухо зашелестела перезревшая трава. Дом заперт, но синаиты не живут без земляных печей для своих лепешек… Печь отыскалась сразу, темное жерло послушно поглотило дурно пахнущий ком, и Хайме побрел назад. Лестница за время его отсутствия выросла раз в десять и стала еще круче, но импарсиал как-то выбрался наверх и задвинул панель. Если альгвазилам не придет в голову простукивать стены, не найдут, хотя Торрихосу придет наверняка.

Окно было приоткрыто, но в спальне все еще пахло лекарствами и хлевом, пришлось спускаться во двор за лилиями. Мясистые стебли с хрустом ломались, и без того разламывающуюся голову кружил сладкий аромат. Запах цветов забьет смрад болезни… Какой образ, жаль он не Ламас и не Бласко де Парра.

Охапка лилий и свежие простыни до неузнаваемости преобразили опустевшую комнату. Если б не кровавые пятна на перинах, можно подумать, что ты в обители чистоты и невинности, хотя кровь не всегда означает грех. Даже в женской спальне. Белые живые звезды завораживали, искушая не хуже десятка бесов, но брат Хуан не поддался, как не поддавался никогда. Инес считала его упрямым, мать – жестоким, а он просто делал то, без чего не обойтись, даже если мучительно хочется все бросить и уйти.