Адонай и Альтея - Екатерина Витальевна Белецкая

ручейки, бравшие своё начало в огромной луже, перекрывавшей выезд.

— Тут всегда так, — Берта улыбнулась. — Тут почему-то всегда так. И вечер.

— Там тоже был вечер, — откликнулась Эри. — Где зима.

— Да, верно, — согласилась Берта. — Интересно, почему. Никогда про это не думала. Вечер, и вечер, значит, так надо.

Берта посмотрела на Эри, и удивленно подняла брови — потому что Эри снова сумела её удивить. Берта ожидала увидеть её пожилой, как в прошлый раз, но вместо этого перед ней стояла девочка-подросток, максимум лет семнадцати, а то и младше. Длинная, старая, потерявшая всякий вид черная куртка-дождевик, перетянутая поясом, который был явно не от неё, подвернутые джинсы, тоже ношенные, истрепанные, и, кажется, дырявые, ботинки на шнуровке. На плече — сумка, самошитая, больше всего напоминающая мешок. На голове — капюшон, но не от куртки, а от худи, которое под неё поддето.

— Ты так вся вымокнешь, — покачала головой Берта.

— Ерунда, — усмехнулась Эри. — А ты здесь красивая.

— Почему? — удивилась Берта.

— Потому что ты тоже молодая. Не снаружи, нет. Внутри ты здесь молодая.

Берта пожала плечами. Образ для этой части локации у нее получился случайно, и казался ей самой удачным. Серое пальто-дождевик, с уютным мягким капюшоном, лаковый черный саквояж (похожий был у нее когда-то на Терре-ноль), юбка, ниже колен длиной, высокие сапоги, крепкие и добротные, им не страшны никакие лужи. Учительница, например. Или бухгалтерша. Или, на худой конец, лаборантка, но обычно лаборантки одеваются все-таки скромнее.

— Наверное, ты права, — ответила Берта спустя минуту. — Когда я была молодая, таким вещам я бы порадовалась. У меня не было хорошей обуви, и постоянно зимой промокали ноги. Да и одежда тоже была… не такая.

— Как у меня? — уточнила Эри.

— Нет, что ты. У нас такое не носили тогда. Блузка, юбка, ботики. Пиджак. Свитер-водолазка, на поддевку. Юбка эта ужасно противная, полушерсть, она кололась. А самым гадким было… зашитые колготки, — Берта сморщила нос. — В тот период почему-то почти не продавали колготки, да и купить не на что. Мои были… обе пары — дыра на дыре. В гости пойти стыдно. Но в гости меня, к счастью, почти никто тогда и не звал.

— Ты была бедной, да? — сочувственно спросила Эри.

— Угу, — кивнула Берта. — Бедной, толстой, некрасивой, неудачливой. Но не глупой. Уже плюс, правда?

— И ещё какой! Поверь мне, оказаться во всём этом еще и глупой… — Эри махнула рукой. — Лучше не надо. Идём?

— Да, пошли. Время же. Заметила, как ребята расстроились?

— Ещё бы не заметила. Мои тоже.

— Им не нравится, что мы хотим быть одни. Что мы бежим от них. Ну, им так кажется, — уточнила Эри. — А на самом деле мы просто хотим понять то, что можно понять… ну, вот только так, наверное.

— Кажется, ты права, — задумчиво ответила Берта. — Надо подумать. Пойдем ко мне домой? Мы ненадолго. Я хотела кое-что там посмотреть.

— И оставить там то, что у тебя в сумке, — уверенно произнесла Эри.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Берта.

— Хм. Я же купила себе домой подсвечник, — пожала плечами Эри. — Может, и ты что-то купила. И не успела в прошлый раз оставить. Так?

— Так, — Берта нахмурилась, посмотрела на Эри — пристальный, изучающий взгляд. — Тебе кто-то говорил, что с тобой страшно?

— О, много раз, — улыбнулась Эри. — Твои, например, неоднократно мне это говорили. Ладно, пойдем. Время же поджимает.

* * *

Общежитие, в котором находилась квартира Берты, производило гнетущее впечатление. Длинное, мрачное, шестиэтажное здание, в котором почти не было светящихся окон. Словно в нём почти никто не жил. Или, может быть, окна не светились из-за позднего времени, потому что все уже легли спать. Эри обратила внимание, что на втором этаже несколько окон все-таки светится, и спросила об этом у Берты — та ответила, что да, там живут, и свет есть всегда.

— А кто живет? — с интересом спросила Эри.

— Да всякие… как сказать… всякие психи, — пожала плечами Берта. — Я тебе расскажу, если хочешь. Но только в комнате, не хочу, чтобы кто-то подслушал.

Кто-то подслушал? Интересно. Эри нахмурилась.

— То есть ты подразумеваешь, что он может нас слышать? — спросила она с недоверием. — Именно Торк, да? И именно про эти обитаемые комнаты?

Берта нахмурилась.

— Гм. Видимо, да, — неуверенно ответила она. — Странно. Я никогда раньше про это не задумывалась.

— То-то и оно, — вздохнула Эри. — Хорошо, что мы пришли сюда вдвоем, Бертик. Тебе так не кажется?

— Вот теперь кажется, — согласилась та. — Ладно, идём. Времени не так уж и много.

…Комната Берты оказалась под стать зданию — длинная, узкая, мрачная, плохо освещенная. Собственно, источников света в ней имелось всего два — голая лампа на шнуре, висящая под потолком, и лампа настольная, на гнутой ноге, тяжелая и пыльная, помещавшаяся на рабочем столе, заваленном какими-то бумагами. На краю стола лежал кожаный потертый портфель, из которого тоже торчали бумаги. Мебель в комнате была представлена следующая: узкая кровать в самом углу, застеленная сильно застиранным одеялом, тот самый письменный стол, с лампой, стол кухонный, на котором стояла одноконфорочная электроплитка, да пара стульев, стоявших у кухонного стола. Вдоль стены были аккуратными стопками сложены книги, по большей части учебники, в унылых коленкоровых переплетах тусклых темных цветов. Верхнюю одежду полагалось вешать на гвозди, вбитые в стену в двери, а гардероб самой хозяйки висел на спинке кровати. Халат, юбка в шотландскую клетку, белая блузка, да серый пиджак. Негусто…

— Какая печальная комната, — проговорила Эри. Подошла к столу, посмотрела на бумаги. — А это что?

— Самое странное, что это наши древние расчеты по гексам, еще с Терры-ноль. Самые первые разработки, — ответила Берта. — Смотри. Вот это — план частотных моделей, которые мы делали. Искали соответствия, смычки. Это расчет американского гекса, который делали ребята. И… этих бумаг в этой комнате просто не может быть, потому что я, когда мы это считали, уже жила в высотке, мне дали квартирку. Комната была лет на десять, как минимум, раньше. Я отсюда уехала… постой-ка, дай сообразить… в двадцать пять лет, а с ребятами встретилась, когда мне было тридцать шесть. Да, верно. То есть ни этого портфеля, ни этих бумаг тут быть не должно. Да и не могла я тогда позволить себе кожаный портфель. Я его купила себе на тридцатилетие, помню, дорого обошелся, но очень уж хотелось выглядеть прилично.

— А твоя сумка? — Эри вдруг стало интересно. — Она красивая.

Берта улыбнулась — словно вспомнила о чем-то хорошем.

— А это Ит подарил, — пояснила она. — На шестьдесят лет. Юбилей, так сказать. Мы