Медленный скорый поезд - Сергей Абрамов

— С ним будет посложнее, — сказал Стрелок.

— Уже сложно до злости. Прям как хомут у меня на шее — и все не снимается и не снимается.

— Снимешь, — беззаботно сказал Стрелок, — дело времени, патроны пока не перевелись.

Счастливый человек Стрелок, подумал Пастух, никогда не переводятся у него патроны и не водятся дурацкие сомнения типа «а вдруг», «а если». Он просто действует, не особо-то и задумываясь, у него толковая программка в башке заложена — и на выживание, и на уничтожение. И хорошо в общем-то получается.

А расслабляться поводов не было. Два боевика Слима пошли на задание и не возвратились, хотя уже пора. Эта мысль наверняка сидит в башке Слима, и он опять наверняка останавливаться не станет. Сколько времени есть для легкого передыха от войнушки? К Ишиму поезд прикатит не скоро. У Слима в запасе осталось сколько?.. ну, трое, похоже, или максимум четверо. Варианты? Первый: ждать следующих гостей. Ждать осознанно, подготовиться, Марину от вредных мыслей отвлечь, а там… А что там? Придут и придут. Плюс: что-то, может быть, новенькое, не игранное Слим сочинит. Только вряд ли. Вагон — он и есть вагон. Дверь с одного конца, дверь с другого конца — выбор копеечный…

— Пошли к Марине, — сказал Стрелку.

— А тамбуры караулить? — удивился Стрелок.

— А ты в купе не входи, в коридоре постой — у Марининой двери. Переговариваться спокойно можно. Устанешь стоять, я тебя подменю. А если кто чужой в вагон войдет, так ты его первым заметишь…

Гостей в купе у Марины на сей момент не было. Она сидела одна, книжку читала. Спокойная.

— А где все начальники? — поинтересовался Пастух.

— Отдыхают от меня, — сказала Марина. — Разошлись. Не исключено, дело свое делать пошли. А вы им на смену?

Большой приязни в голосе Марины не слышалось. А и то понятно: устала от великой заботы о себе единственной со стороны всех, кто бы мимо ни прошел — начиная от привычного рядом Пастуха до начальника поезда и его среднеазиатского гостя.

— Что еще ожидается? — спросила она. — Танковая атака на поезд? Бомбардировка с воздуха? Поджог вагона с двух сторон?..

Выбор был справный.

— Поджог вагона как-то более понятен, — сказал Пастух, усаживаясь напротив. — Экая у вас, однако, фантазия!..

— Мне хватает реальности, — мрачно сказала Марина. — Какая следующая станция?

— Ишим, — ответил Пастух. — И часу не пройдет… А вам зачем?

— У вас в этом Ишиме никого нет из вертолетчиков?

Пастух засмеялся.

— Славная идея. Эка вы подсели на вертолеты!.. Лететь из Ишима в Москву — если какой-то пилот-мазохист на это клюнет — очень долгая история. И тяжкая, и неудобная, и простудная, и вообще. Короче — совсем не прогулка. Надеюсь, вы удачно пошутили? Хотя идея со стороны — красивая…

— Неудачно. — Мрачность в голосе не исчезла. — Устала я, Пастух дорогой и Стрелок милый. Кстати, Стрелок, чего это вы в купе не заходите?

— Насиделся, — с грустью сказал Стрелок.

— Опять охраняете, — вздохнула тяжко. — Скорей бы Москва. Домой я хочу…

Тут она была права. Пастуху тоже до смерти надоело путешествие по Транссибирской дороге. И все время пасти, сторожить, охранять, следить — надоело. Да и впрямь тяжко всем едется — предвоенная какая-то обстановка, напряженная, тягостная, нерезкая, а самой войны — ну хотя бы с криками, плачами, мордобитием, а то и стрельбой как в никуда, так и по человекам — пока не видно. И то хлеб, как говорится…

А дома Марину никто не ждет, даже домработница. Ну нет у нее пока дома, вышло так.

— Сколько их было, татей? — сложно спросила она.

Но Пастух понял.

— Да сколько б ни было прежде, все безопасны уже. А те, кто еще опасен… Ну, Марина, право, я не умею предсказывать будущее. Ну, двое, как вы говорите, татей бродят где-то по вагонам. Или трое. Или пятеро. Не знаю. Поверьте, не стоит уж так опасаться этих троих — пятерых. Они — болванчики, солдаты, машинки заведенные, они предсказуемы и не так уж и страшны, поверьте. Страшны те, кто их за ниточки дергает.

— Слим ваш? — зло спросила.

— Он не мой. Хотя… Да, он мой личный враг, но это давняя история, лесом поросшая, не берите в голову. Я его однажды убил. А он не убился. Уж так вышло, моя вина. И явился сюда, в поезд, но — по вашу милость. Он вас убивать не собирается, вы ему живая нужны… Да еще я тут… Впрочем, вы это сами понимаете, так?

Она смотрела в окно, за которым ничего толком видно не было: поезд сильно раскочегарился, быстро катил.

Пастух ждал.

— Вот что, — сказала она, отвернувшись от окна, — вы не думайте, что я там обижаюсь, или сержусь, или еще чего-нибудь. Но я — женщина, право слово, извините, если что не так. Мне не страшен ваш Слим, как не были страшны прежние лиходеи. Я вообще не пугливая, и вам я верю, слышите?.. Ну вот верю — и все. Не бросайте меня, Пастух, я знаю, я — ваша работа, но не бросайте эту работу, ладно? Мне в Москву хочется, и чтоб дело поехало, раскрутилось, и чтоб вы не исчезали…

Серьезно говорила. Но — без слезы, жестко.

— Я не исчезну, — сказал Пастух, искренне в сей момент думая, что он и впрямь не оставит Марину в Москве, будет встречаться, болтать, слушать о ее новой работе, ан понимал, что не властен над собой, над своим временем, над теми приказами, которые для него сочинят. Как там в давней-предавней песне, откуда-то слышанной: «В путь, в путь, кончен день забав, в поход пора… Целься в грудь, маленький зуав, кричи «Ура!»…» — Я не исчезну, — повторил он. — Москва — город маленький и тесноватый… Да и не думаю, что вас кто-то будет преследовать, пугать. Работа все отторгнет, а работы, понимаю, у вас будет много… Но я правда никуда не денусь. Хотите, я запишу вам все свои координаты?..

Марина засмеялась легко и в общем-то радостно.

— Спасибо вам. Всем вам. Я верю, что все так и будет. Но нам еще ехать и ехать…

— Доедем, — сказал Пастух и встал. — Пойду погляжу по сторонам, вдруг да кого знакомого увижу… А Стрелок с вами побудет. Я ненадолго.

Вышел в коридор, подцепил Стрелка под руку, отвел от открытой двери купе. Сказал:

— Стой у дверей памятником. Никуда ни шагу! Я — быстро. Посмотрю там…

И пошел в сторону вагона, в котором все еще жили, пили, жрали и наверняка орали подельники Слима. А хорошо б еще и Слима там повидать. Если он там будет.

Куда шел, зачем, ради чего — этого, честно, Пастух не знал. То есть начальный — абсолютно мальчишеский! — порыв понятен: ворваться в купе Слима с оружием в руках и убить врага в его местном поездном логове, то есть в купе. Детский сад! И одновременно — самоподстава в чистом виде. Что Пастух преотлично понимал…

Только перешел по «гармошке» в следующий вагон, столкнулся с проводницей Лизой, спешащей, судя по увесистости их столкновения, сломя голову.