М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории) - Михаил Иванов

сигнал Малику. Он ждал, что вот-вот верёвка натянется, и пастух вытянет на свет божий и его, и своего незадачливого брата… Не дождавшись, подёргал ещё, и ещё, и ещё… – и забился, теряя рассудок и срываясь в панические конвульсии вдруг осознавшей себя на рыболовном крючке наживки!

Способность рационально мыслить осталась где-то там, у входа в пещеру, где ещё различим был свет, – здесь же, в абсолютной темноте, не осталось ничего, кроме таких же непроглядных инстинктов. Последние отголоски воли истрепались о камни и сгинули во тьме, слабое эхо самоконтроля если и пробивалось к сознанию, то сразу отступало, вытесненное отчаянием и ужасом. Животная паника целиком владела и разумом, и телом.

Спазм в горле не позволял кричать, и Март протяжно скулил. Случайный импульс вдруг ткнулся в мозг, приказывая гасить скорость всем, чем удастся, и, повинуясь ему, Март растопырил ноги… но стен пещеры не достал! А тут ещё и уклон пошёл круто вниз, и вдобавок Марта закрутило, будто он оказался на спиральной горке аквапарка… Март совсем потерял ориентацию в пространстве и не сразу понял, что опоры под ним больше нет: он не соскальзывает, а кувыркаясь летит в пустоту! Из горла будто вышибло пробку, и воплем исторглись разом все чувства, что уже готовы были разорвать его:

– А-а-а-а-а-а-а!!!

Глава 6

В голове горело. Оранжевый свет переполнял внутреннее пространство черепа, затекая в него через глазницы и распаляя жгучую боль. Очнувшийся разлепил веко, и тут же острый луч воткнулся в глаз, пронзив левое полушарие мозга насквозь, до самого затылка. Это физическое ощущение света как вполне материального объекта, засевшего в голове, окончательно привело бедолагу в чувство. Спасаясь от беспощадных атак огненосного жала, он сначала перевалился на бок, а затем сел, подобрав под себя ноги.

Ослепительно-белый квадрат висел в центре мира, испуская тугой сноп переливающихся лучей, и кроме этой мистической фигуры ничего больше не существовало во Вселенной. В сознании тоже ничего не существовало: ни слов, ни мыслей, ни способности анализировать и оценивать то, на что смотрели глаза. Обладатель первозданной внутренней пустоты поморгал, привыкая к свету, – появившиеся полутона и тени сложились в формы…

Мир неотвратимо распадался, разделялся на составные части, и для каждого элемента, словно само по себе, возникало особенное понятие и название. Понятия пересекались, сливались и снова делились, цеплялись друг за друга, образуя сложные конструкции… Родились мысли. Процесс описания мира невероятно ускорился, и наконец – обнаруживший себя в реальности этого описания обрёл собственное «я»…

***

Он сидел на полу помещения кубической формы, а в квадратное окно заглядывало солнце. Сияющий копьеносец оставил свои нападки, великодушно позволив хлопающему глазами «новорождённому» освоиться в подвластном благородному светилу мире. Тёплый рассеянный свет наполнял завешенную мерцающей пылью комнату, отчего каждый предмет в ней был окружён размытым ореолом. Лишённые контраста тени размазались фоном, смешались в переливающуюся рефлексами массу. Игра света и тени вкупе с отсутствием чётких границ создавали иллюзию подвижной, живой глубины, словно количество измерений здешнего пространства постоянно менялось. Некоторое время Март любовался этим удивительным эффектом, пока рассудок его осваивался в новой реальности и обретал должную работоспособность.

По сути же, мир, в котором нашёл себя Март, оказался весьма невелик и убог: свисавший из-под потолка разнообразный мелкий хлам позволил, благодаря своему положению, разместить внизу оставшуюся часть хлама, более тяжеловесную, лишь бы как распиханную по углам нескладной комнатушки – такой ветхой, что, казалось, от любого чиха готова была сложиться в груду плетёных палет и кусков пересохшей глины; в центре этой сюрреалистичной свалки, прямо на земляном полу, был выложен примитивный очаг, несомненный ровесник хижины, и в нём, седея на глазах, тлели угли; тут же, на истёртой циновке возле очага, кривобокий кувшин надменно выпятил обшарпанное пузо, окружённый скромным семейством свёртков и грубо сплетённых плоских корзин. Однако вся эта унылая неприглядность, словно виденная когда-то очень давно и надолго потерянная, а теперь вновь занявшая своё место, принесла блаженное, до слёз, ощущение умиротворённости: Мир вернулся, и Март был в нём! Только вот горчило внутри, как от проглоченных рыданий, и жутко болела голова.

Чувство голода проснулось внезапно. Отстав по какой-то загадочной причине от всех остальных ощущений, оно напало со всей силой исподтишка, и желудок скрутило спазмом: коли уж вернулся в мир материальный – изволь платить исправно положенную ему дань. Преодолевая неподъёмную тяжесть в теле, Март переполз на четвереньках поближе к свёрткам и корзинам.

В корзинах он обнаружил свежие и сушёные фрукты, а также жареное мясо – пусть холодное, но оно было именно тем, о чём мечталось последнюю тысячу лет! Один из свёртков он сразу отодвинул подальше: запах говорил сам за себя, и ничего Март не мог поделать со своим отвращением к этому амбре. В другом же свёртке нашлись лепёшки – мягкие! Март заглянул в кувшин: молоко, несомненно козье, однако без того убийственного духа, который исходил, казалось, от всего здесь, что имело хоть малейшее отношение к местному рогатому скоту.

Март пил жадно, прямо из кувшина, пока не опустошил его на треть, затем принялся за мясо и лепёшки. Утолив первый голод, он продолжил трапезу, но уже спокойно и вдумчиво, как культурный, благовоспитанный человек. Решился-таки и развернул тряпицу с сыром. На вкус тот оказался вполне неплох, разве что немного суховат…

***

Примерно через полчаса желудок Марта довольно урчал и требовал отдыха или по крайней мере передышки. Март ослабил кушак, который опоясывал его одежду из козьей шкуры, и только сейчас увидел, что под ней он абсолютно гол. Он едва успел удивиться, как вдруг обрывок ковра, прикрывавший вход, отодвинулся, и смуглый старик показался в проёме.

«Дежавю» – Март вспомнил этот термин сразу: мозг теперь включился полностью и, подпитанный энергией от обильного пиршества, работал, похоже, вполне исправно. Дежавю… Это когда кажется, что событие, которое ты переживаешь прямо сейчас, является повтором уже прожитого когда-то. «Одно и то же, хотя и не то же самое» – парадоксальная формулировка, но ощущение у Марта было именно таким.

Старик-отшельник был тем же, но что-то в нём неуловимо изменилось. Он существовал здесь и сейчас, но будто сто лет прошло, прежде чем время свернулось в петлю и склеило прошлое с настоящим. Странно, однако Март буквально чувствовал эту прорву времени, разделявшую две стороны дежавю – не такого уж и мистического, как он всегда считал, казуса человеческой психики. А может, не в отшельнике дело? Может, что-то не так в нём самом, Марте?..

– Ну и горазд же ты дрыхнуть! –