Бог примет всех - Александр Леонидович Аввакумов
Шрифт:
Интервал:
По обрывкам фраз, Нина догадалась, что Крюгер обсуждал вопрос о выборах в Центральный совет рабочих профсоюзов, в котором оказалось много меньшевиков и беспартийных.
— На днях на пленуме Народного образования выступил представитель профсоюзов. Вот была речь, Семен!
— И о чем он говорил, товарищ Горелов?
— Ты только представь себе, говорил о диктатуре пролетариата. Говорил, что вот эти представители трудового народа выгоняют жителей из квартир, снимают с людей ботинки, говорил, что в этом и заключается вся диктатура пролетариата
— И что? Что с ним? Его арестовали?
— Пока нет, но ВЧК взяло его на карандаш. Вот она интеллигенция.
Лицо комиссара стало неприятным и колючим.
— И главное, он открыто заявил, что рабочий класс в самый ответственный момент в своей истории лишен права свободно думать, читать, искать, и виновны в этом — большевики.
— И откуда он? — спросил его водитель.
— Из буржуа будет…. Ведь только они достаточно грамотные люди, умеют говорить и много знают.
Горелов замолчал и, обернувшись к Нине, улыбнулся ей.
— Ничего, Семен, ничего. Скоро мы их все просветим. Кто сам босой, тот не будет плакать над ботинками, снятыми с богача.
— А наденет их, и будет измываться над другими разутыми, ведь на всех ботинок не хватит, да и размеры у всех разные, — неожиданно для них произнесла Нина.
— Вот и зубки показала буржуазия, — со смехом произнес Горелов. — Все сидела, слушала и вдруг, сразу в дамки.
Горелов вытянул ногу, подтянул голенище сапог и, дразня ее, спросил:
— Скажите, барышня, как вам мои сапоги?
Под колесами автомобиля выстрелило, и машина запетляла по дороге.
— Похоже, приехали, — произнес водитель и, открыв дверцу, выбрался на дорогу.
Мимо них проскакали два всадника с винтовками за плечами.
— Махновцы! Кругом одни махновцы, все митингуют и митингуют. И главное — получается. Крестьяне двумя руками за батьку. Когда мы от них избавимся, один Бог знает.
Вскоре водитель поменял колесо, и они снова тронулись в путь.
***
Они дошли пешком до ближайшей деревни. По дороге их остановил конный разъезд махновцев и отобрал у них автомобиль. Горелов предъявил в ревкоме свои бумаги и потребовал лошадей. Дежурный по ревкому — солдат с рыжими усами сразу же заявил:
— Где я вам возьму лошадь? Вы что не знаете, что все люди сейчас в поле. Идите к махновцам, может, они вам лошадей найдут.
— Ты понимаешь, дурь деревенская, с кем ты говоришь? Я комиссар Горелов! Да я тебя к стенке за подобные слова!
Солдат ухмыльнулся.
— Вот сейчас смотрю я на вас товарищ комиссар и думаю, а чем вы лучше махновцев? Они оружием трясут, требуют сена для лошадей, вы грозите расстрелом…. Ну нет у меня лошадей, неужели вам не ясно?!
— Нам нужна пролетка! — настойчиво твердил комиссар. — Или вы обеспечите нас транспортом, либо я вынужден буду арестовать вас.
— Сидите здесь, а я пойду, поищу…
В комнате стало тихо. Хорошо было слышно, как мухи бились о пыльные стекла запертых окон. На красивом, инкрустированном ценными породами дерева столе с залитыми чернилами стояла чернильная склянка с затычкой из газетной бумаги. По стенам помещения висели портреты Карла Маркса, Ленина и различные воззвания.
Горелов, уткнув бритый подбородок в поднятый воротник шинели, дремал в углу под портретом Урицкого. Желтели в полуоткрытом рту длинные зубы. Нина вышла на крыльцо. По горячей пыли бродили куры, из сверкавшей солнцем степи неслось жужжание косилок. Водитель тоже вышел, закурил и умиленно произнес:
— Вот Нина видите, какой человек этот Горелов. В чем душа держится, а все туда. Его прислали из Москвы сюда на лечение, а он тут же запрягся в работу. Ты бы знала, какой он работник, какой организатор. Ты думаешь, он простит махновцам нашу машину — никогда. Он обязательно позвонит в Москву и доложит об этом случае.
— Москва — далеко, а махновцы — рядом. Они ведь тоже за красных.
— Знаешь, Нина, у Махно, как он говорит народная армия, в основном в ней крестьяне, то есть не сознательная часть, а у нас Красная армия, то есть пролетарская. В этом вся разница.
— Странно, когда большевикам нужны были союзники в борьбе с Деникиным и Врангелем, Махно был хорошим, а сейчас…
— У каждого дела есть начало и есть конец. Ты права, Махно дрался за нас, а сейчас он против любой власти, в том числе и против советской власти, вот и выходит, что он из союзников превратился во врага.
— Как же так? — спросила она мужчину.
Он не ответил. На дороге показалась пролетка, на которой сидел мужик с лохматой бородой и с озлобленным лицом. Разбудив Горелова, они поехали дальше. Запыленное красное солнце склонилось к закату. Мимо них снова промчался отряд полупьяных махновцев, размахивающих шашками.
— Скажи, здорово вас обижают махновцы, — обратился Горелов к извозчику.
— Мужика всякий обижает. Все с нас тянут, что большевики, что махновцы. Все кричат о народе, но о народе и не думают…
— Какие вы мужики все близорукие, — обращаясь к Нине, произнес Горелов. — Не умеете вы нас ценить. Кабы не мы, по всей матушке-Руси шныряли бы вот такие шайки махновцев, петлюровцев и концу бы их царству не было.
— А что, они и при вас шныряют, а вы вот комиссары сидите смирненько и смотрите.
— Ничего мужик, скоро закончится их власть. Стянем мы сюда силы и прихлопнем их все одним ударом и махновцев и недобитых буржуев. Верь в это…
— А мне лично без разницы. Нагоните вы свои войска, а кто их кормить будет? Так что, нам мужикам без разницы кого кормить, большевиков или махновцев…
Мужик замолчал и, ударив кнутом по крупу лошади, погнал ее дальше по дороге.
***
Евгений Варшавский шел по улице города. В тот вечер ему почему-то особенно не хотелось возвращаться домой, а вернее на съемную квартиру, которую он снимал на окраине города. Неделю назад, возглавляемая им боевая группа из пяти офицеров, пустила под откос воинский эшелон, вывозивший из Крыма хлеб в голодающую Москву. Все одиннадцать вагонов сошли с рельс и, сложившись, как карточный домик повалились под откос. Побродив немного по улице
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!