Чёрная Тень - Себастьян де Кастелл

— Знаешь, что хуже всего? — спросила Сенейра. — Даже не боль и не голоса — хотя от них мне хочется кричать, пока я их не заглушу. Хуже всего то, что, когда все заканчивается, я уже ничего не чувствую.

— Это как?

Она слегка пожала плечами и покачала головой.

— Я ничего не чувствую. Ни счастья. Ни грусти. Когда я думаю о моих друзьях, или об отце, или даже о Тайне… они мне как будто чужие, как будто у меня даже нет семьи, — она повернулась и посмотрела на меня. — У тебя тоже так?

Я не ответил, потому что не мог. Мне и так всегда казалось, что у меня нет семьи, так что откуда мне знать, хуже стало от Черной Тени или нет?

— Я ущипнула себя, — продолжала Сенейра, показывая запястье. Было слишком темно и было не видно, есть там синяк или нет. — Сильно ущипнула, просто посмотреть, почувствую или нет.

— И как?

— Нет. В смысле, боль я почувствовала, но это было неважно.

— Сколько это продолжается? — спросил я. — Эта нечувствительность.

Она легла на землю рядом со мной.

— Может, час. Иногда дольше. И даже потом… жизнь кажется… какой-то тусклой, словно я вижу мир в серых тонах. Еда на вкус… нормальная, наверное, — она взяла меня за руку и провела моими пальцами по своей ладони. — Даже это. Я чувствую, но так, словно это происходит с кем-то другим.

Звук шагов белкокота по половицам в доме донесся до меня за мгновение до того, как мохнатая морда Рейчиса появилась в проеме двери черного хода.

— Поцелуй ее, — сказал он.

— Забудь об этом.

— Забудь о чем? — спросила Сенейра.

— Ни о чем.

Она посмотрела туда, где на ступеньке черного хода сидел Рейчис.

— А, твой… деловой партнер.

— Поцелуй ее, Келлен, — протрещал белкокот, нюхая воздух. — На этот раз я не шучу. В глубине души она этого хочет.

— Что он сказал?

— Ничего, он просто… — и тут мне в голову пришла одна мысль.

Я встал, протянул ей руку и помог ей подняться.

— Что такое? — спросила она.

Одной рукой я взял ее за правую руку, а вторую положил ей на поясницу.

— Танец.

— Танец?

Я кивнул, потом сообразил, что надо было, наверное, спросить, прежде чем хватать ее.

— Ты…

Она пожала плечами.

— Хуже не будет.

Музыки у нас не было, и я уверен, что по любым стандартам танцор из меня никакой — Рейчис с большим удовольствием постоянно мне это твердит, несмотря на свои собственные нелепые попытки. Но почему-то, когда следующие несколько минут мы с Сенейрой кружились по саду, я почувствовал, что в ней что-то меняется. Вначале мне показалось, что она застыла от неловкости, но, когда я решил остановиться, она покачала головой и потянула меня за собой. Тогда я понял, что мне показалось, будто она напряглась, просто потому, что первые несколько минут она была почти бесчувственной. А теперь она снова ожила, и в ее движениях были цель и решительность, словно мы оба плечом к плечу шли в атаку. Это было не счастье. Скорее упрямая решимость быть счастливыми.

Через некоторое время в ней опять что-то переменилось, она стала легче, свободнее. Иногда мы теряли ритм, то она спотыкалась, то я наступал ей на ноги, и тогда она смеялась, и мы начинали заново. Я не знаю, сколько времени мы танцевали, но первые лучи рассвета уже показались на горизонте, когда она остановилась, притянула меня к себе, обняла и долго не отпускала.

— Спасибо, Келлен, — сказала она, потом разжала руки и убежала в дом.

Я стоял в полном одиночестве, пока Рейчис не подошел ко мне и не спросил:

— Идешь по пути Полевой Ромашки, а?

— Может быть, — ответил я. — Шаг или два сделал точно.

Я проспал все утро и большую половину дня, и мне снились танцы. Вначале картины были радостные, но, когда музыка стихла, Сенейры рядом уже не оказалось, и я стоял совсем один в пустыне и думал, может, это тоже часть пути Полевой Ромашки.

Я снова проснулся от боли, хотя на этот раз болел не левый глаз, а правая рука. Посмотрев на нее, я увидел легкую припухлость примерно полдюйма в диаметре прямо посередине ладони, словно под кожу вживили монетку, кто-то привязал к ней ниточку и теперь тянул за нее. Я встал с постели, потревожив Рейчиса, который несколько раз выругался и снова захрапел, он называл это «подремыванием».

Припухлость на руке беспокоила меня. В смятении я подошел к окну. Через несколько секунд блуждания по комнате и исследования разных ощущений у меня сложилась теория о том, что происходит. Я оделся и направился вниз по лестнице на улицу.

Меня тянуло прочь от дома Сенейры, вдоль по улице, по переулкам, через мост. Примерно через десять минут я нашел источник этого притяжения: Дексан Видерис ждал меня, сидя на скамейке посреди небольшого скверика.

— Ты вроде говорил, что сам меня найдешь, — заметил я.

Он пожал плечами.

— Так проще.

Я посмотрел на свою ладонь.

— Что ты со мной сделал? Вчера, когда мы пожали друг другу руки, ты втиснул мне в ладонь какие-то чары.

— Это временно, — сказал он. — Выветрится само по себе через пару дней.

— Интересная штучка, — сказал я, гадая, как это работает.

Дексан ухмыльнулся.

— Только одно из множества умений, которыми я поделюсь с тобой, мой юный ученик.

— Дексан, я…

Улыбка погасла.

— Ты отказываешься? — он встал со скамейки. — Проклятье, Келлен, это было хорошее предложение!

— Я знаю, — оправдывался я, остро сознавая, насколько лучше была бы моя жизнь, если бы Дексан помогал мне предотвращать приступы Черной Тени, учил меня своим штучкам и рассказал о способах выживания в приграничье. Но я не мог заставить себя бросить Сенейру. Кто поможет ей во время ее приступов?

— О демоны, — сказал Дексан, заметив выражение моего лица. — Я по глупому выражению у тебя на физиономии вижу, что никто не научил тебя третьему правилу метких магов.

— А именно?

— Не тупей от любви.

— А есть такая любовь, от которой не тупеют? — спросил я.

Дексан ухмыльнулся.

— Пожалуй, нет, — он положил руку мне на плечо. — Ладно. Слушай, парень, если собираешься помочь этой девчонке, тебе нужно кое-что знать.

— Что именно?

Ему вдруг стало неловко.