Золото скифов - Наталья Солнцева

Я так хотел ее, что пришлось жениться. До сих пор удивляюсь, как ей удалось очаровать меня, околдовать до такой степени! Первая ночь принесла нам… мне… неземное блаженство. Я попал в рай! Ее объятия, медовый запах кожи и теплые влажные губы заставили забыть все предыдущие увлечения. Я был предан Злате целый год! Это много для такого ловеласа, как я. Супружеская верность казалась мне ограничением свободы. Если мужчина любит женщину, то само собой разумеется, что он не смотрит в сторону других. Видимо, чувство к Злате было страстью, которая охватила мою плоть, но не душу.

Я начал изменять ей, стараясь, чтобы она ничего не замечала. До некоторых пор все шло своим чередом. Злата с удовольствием занималась домашним хозяйством – вила гнездо. Я с головой нырнул в бизнес, улучая время для бурных, но коротких интрижек. Стриптизерша из ночного клуба, секретарша из банковского офиса, артистка из кордебалета – каждая из них дарила мне минуты сладостного забытья, которое, впрочем, быстро приедалось. Я искал чего-то нового, необычного, острого, как перец чили. Женщины не могли насытить меня, пока я не сообразил, что дело не в них, а во мне.

Тогда я попытался наладить отношения со Златой и наткнулся на «Великую Китайскую стену». Мы оказались совершенно чужими! Болгарская семья Златы воспитала ее на суровых нравственных принципах. Домовитость, достаток, супружеские обязанности, дети – вот киты, на которых держался их мир. Я же по сути своей оказался игроком, авантюристом, не склонным к спокойствию и постоянству. Злата не виновата, что ошиблась во мне. Мой отец был банкиром, я пошел по его стопам, и это сбило ее с толку.

В душе я оказался пиратом, заговорщиком, искателем приключений – кем угодно, только не добропорядочным буржуа, которого она во мне увидела. При всем том я умудрялся производить впечатление надежного партнера и тонкого интеллектуала, ценителя поэзии и классической прозы. Я читал наизусть Пушкина и цитировал Диккенса, шокируя публику не меньше, чем другие – экстравагантными выходками, матерщиной и одеждой из стразов Сваровски и елочной мишуры. За образом светского льва, щеголя и любителя изысканных тусовок прятался корсар с томиком Байрона за пазухой. Как ни смешно, я все еще не отказался от идеи взять когда-нибудь перо и описать движения души разбойника, непременно романтического, безрассудного, в какой-то мере жестокого… Ведь всякий бунт влечет за собой разрушение. В то же время самый отъявленный анархист втайне тоскует по гармонии. Жизнь являет собою преображение хаоса в порядок и наоборот.

Итак, я был ходячим хаосом под маской преуспевающего консервативного дельца. Мой ум и мое сердце раздирали противоречия. В финансовый бизнес меня привлекли риск и баснословные ставки. В женщинах я искал огня и женился по страсти, чтобы через год совершенно охладеть. Злата оказалась самой неподходящей женой, которую я только мог выбрать.

Мечтая о стезе литератора, я забросил свои писания и ударился в бесполезную и бессмысленную гонку за обогащением. Я чувствовал себя словно в казино, где мелькание рулетки и азарт ослепили меня и понесли, как стремительный горный поток несет неосторожного пловца. Горка фишек возле меня росла, подогревая мое самолюбие и подталкивая вперед, к бурлящим белой пеной порогам…

В семейной жизни наступило затишье. Мне надоело перевоспитывать Злату, и она с облегчением вздохнула. Те книги, которые я ей подсовывал, пылились на полке. Она затевала то ремонт, то поиски дачного домика, то обновление гардероба. Ее мысли были заняты магазинами, кулинарией и врачами. Злата мечтала о ребенке, но две ее беременности окончились выкидышами. Я опустил руки, смирился. Даже мой любовный пыл угас: волочиться за прекрасными дамами мне тоже наскучило.

Денег я зарабатывал достаточно, и жене не надо было экономить. Злата, прирожденная хозяйка, наслаждалась нашей жизнью. Если бы не выкидыши, она бы считала себя счастливой. С годами ее соблазнительные формы расплылись, а в сексе она осталась инертной и вялой. Как я не разглядел в ней этого полного отсутствия темперамента, этой умственной лени? Юная красота Златы так много обещала, что я не потрудился поинтересоваться ее внутренним миром, который на поверку оказался бедным и на редкость примитивным. Однако причиной для развода послужило другое…

* * *

Мой школьный друг увлекался немым кино. Мы встречались раз или два в год в кафе, вспоминали золотые деньки, когда нас переполняли пылкие чувства и мечты, а наши одноклассницы казались нам пленительными, словно гурии[21].

– Все поблекло, старик! – после третьей порции коньяка восклицал Денис. – Жизнь становится черно-белой и печальной, как глаза Веры Холодной.

Я поддакивал, хотя не разделял ни его меланхолии, ни фанатичной любви к немому кинематографу. Коньяк почти не влиял на меня, а Денис быстро пьянел.

Посудачив о политике, курсе валют и семейных дрязгах общих знакомых, мы с Денисом отправлялись к нему домой, в маленькую неопрятную хрущевку. Глядя на пожелтелые обои, рассохшиеся оконные рамы и старую мебель, я преисполнялся гордости за свои жизненные достижения и, расчувствовавшись, начинал совать бывшему однокашнику деньги. Он страшно обижался, но я все-таки оставлял пару купюр в ящике видавшего виды письменного стола или на этажерке, среди кассет с фильмами.

Мы сидели на потертом диване напротив «иконостаса» – стены, увешанной фотопортретами Мэри Пикфорд и первой русской «королевы экрана». Вера Холодная в мехах, с полуобнаженными плечами, с томно опущенными веками, в шляпке с вуалью, в цыганском платке и с огромными серьгами в ушах, в легкомысленных кудряшках, с блуждающей на губах улыбкой…

– Вот это женщина! – с пьяными слезами в голосе выкрикивал Денис. – Настоящая дива! Таких больше не было… и не будет!

Потом он уходил на кухню и возвращался с чаем в двух китайских чашках, которые остались от сервиза его мамы.

– Всю посуду жена побила, – жаловался он. – Дура! Ревновала меня к ней! Представляешь? Один раз дело чуть не дошло до драки. Жена потребовала, чтобы я убрал со стены эти фото. Разумеется, об этом не могло быть и речи. Тогда она попыталась сорвать их! Я ее вытолкал из комнаты…

Жена Дениса Ирка, бойкая скандальная девица, училась в параллельном классе. Я его предупреждал, что у нее слишком взрывной характер.

– Ира вернулась в свою коммуналку. Правда, ей пришлось выставить квартирантов. Она сама виновата.

– А дети?

– Детям я помогаю.

Денис, блестящий математик, с отличием окончил университет, но так и не сумел проявить себя на поприще науки. Он не уживался ни в одном коллективе и в конце концов занялся частными уроками. Брал пару-тройку учеников и подтягивал их до приемлемого уровня. Потребности у него были скромные. Почти все заработанное он отдавал бывшей жене и детям.

– Помнишь, как ты списывал у меня алгебру? – с ностальгическими нотками в голосе спрашивал Денис.

– И геометрию… – улыбался я. – И физику.